Нет нужды разбирать тут, почему тогда вспыхнула бочка с бензином, находившаяся на палубе в двух метрах от торпед. А корабль стоял у топливной пристани, куда подошел для приема горючего... Услышав неожиданный сигнал тревоги, я выскочил наверх и застал такую картину: вблизи торпедного аппарата ярко горит какой-то предмет, а механик сидит на нем верхом с огнетушителем в руках. Именно сидит верхом - так мне это в первый момент представилось...
Сурин отнюдь не был виновником случившегося. Но, понимая, какая опасность грозит кораблю, он стремглав бросился с "минимаксом" к месту происшествия, опередив всех, кто находился ближе. И так разбежался по скользкой палубе, что на какое-то мгновение пылающая бочка оказалась у него между ног - как раз в этот момент я и появился наверху. Все обошлось благополучно. Но опасность была быстро ликвидирована в значительной мере благодаря молниеносной реакции Сурина, его самоотверженности.
На "Ташкенте" военинженер 3 ранга Сурин предстал предо мною в обычном виде корабельного механика, только что оторвавшегося от своих дел в скрытых под верхней палубой "низах": рабочий китель забрызган не то маслом, не то мазутом, во всем остальном тоже ничего похожего на внешний лоск. Но в машинных отделениях, куда он меня повел, царил прямо-таки сверкающий порядок. И это при стоянке у заводской стенки, когда на корабле производились различные работы!
Обходя укрытую металлическим кожухом турбину, я нечаянно перехватил укоризненный взгляд механика, которым тот безмолвно указал находившемуся здесь старшине на какое-то упущение. Старшина поспешно шагнул к столику у переборки и поправил раскрытый вахтенный журнал турбины. Вот, оказывается, в чем было дело: журнал лежал неровно, сдвинулся на край столика...
Я мысленно улыбнулся: Павел Петрович оставался самим собою. И значит, на "Ташкенте", как и всюду, где он служил, действовала в полную силу "суринская школа", приучающая людей к сознанию, что в корабельной службе, а уж тем паче в электромеханической' боевой части, нет и не может быть мелочей.
Человеком иного склада был командир штурманской боевой части лейтенант Александр Матвеевич Еремеев, оказавшийся, между прочим, моим земляком-кубанцем - бывшим железнодорожником со станции Кавказская. Веселый острослов, он мог показаться несколько самонадеянным и даже беспечным. Но я не забыл, как при первом моем посещении "Ташкента" Евгений Николаевич Жуков по-дружески похвастал: "Штурман у меня такой, что не отдам никому!" Отзыв прежнего командира корабля был, как показало дальнейшее, вполне обоснованным.
