Все правильно. В свое время я показала Гленну, где хранится работа Карла, – так, на всякий случай… вдруг кому-то захочется все в комнате сжечь.
За моей спиной продолжалась ругань. Я слышала, как Розалинда пыталась прервать длинные обличительные речи вечно встревоженной Катринки, которые та произносила сквозь стиснутые зубы. Когда-нибудь Катринка сломает себе зубы в середине тирады.
– Она сумасшедшая! – заявила Катринка. – И скорее всего, у нее тоже вирус!
– Прекрати сейчас же, Тринк, прошу, просто умоляю.
Розалинда давно уже не знает, что такое быть недоброй. Если у нее и имелись какие-то предпосылки к зловредности в детстве, то они были тогда же вырваны с корнем.
Я обернулась и посмотрела на Розалинду. Она сидела у стола словно копна – большая и сонная. Слегка шевельнув рукой и выгнув темные брови, сестра прогудела своим низким голосом:
– Тело кремируют. Последовал вздох, и она продолжила:
– Таков закон. Не волнуйся. Я устроила так, что комнату не разрушат и увезут по досочке.
Она коротко самодовольно хохотнула, что было сейчас уместно.
– Дай Катринке волю, она бы снесла весь квартал.
Розалинда заколыхалась от смеха.
Катринка подняла крик.
Я улыбнулась Розалинде. Наверное, она беспокоится о деньгах. Карл при жизни был очень щедр. Наверняка сейчас все думают о деньгах. О пособиях Карла, которые он с такой легкостью раздавал.
Обсуждение организации похорон тоже не обойдется без ругани. Так всегда бывает, о ком бы ни шла речь. Кремация. Я даже думать об этом не могла! В моей могиле, среди тех, кого я люблю, нет места неопознанному праху.
Розалинда, разумеется, никогда не скажет, но наверняка она думала о деньгах. Ведь именно Карл давал средства на жизнь Розалинде и ее мужу Гленну, чтобы они не лишились своей маленькой старомодной книжной лавки (они торговали книгами и пластинками, почти ничего не выручая), которая никогда не приносила дохода, насколько я знаю. Неужели она опасалась, что поступления прекратятся? Мне хотелось разуверить ее.
Мисс Харди заговорила на повышенных тонах.
Катринка хлопнула дверью.
Только двое из всех, кого я знаю, умеют так хлопать дверью, когда разозлятся. Второй человек сейчас далеко. Он давно ушел из моей жизни, но я вспоминаю его с теплотой (у меня есть на то основания), отбрасывая в сторону подобные мелочи.
Розалинда, наша старшая, самая рослая, теперь очень располневшая, с седой головой, как всегда красиво уложенной – у нее прелестные густые волосы, – спокойно сидела за столом и то пожимала плечами, то ухмылялась.
