— Что с ним, Катерина? — спросил я.
— Это с утра, — ответила она. — Я жарю котлеты, а он философствует.
— Я ей внушаю, что баба кинулась в великую деятельность не от равноправия, а оттого, что не хватает тугриков! Вот когда мужик научится рожать — тогда я поверю в равноправие.
— Паша, — сказал я, — но тугриков действительно не хватает…
— Это потому, что мы проедаемся! Катерина открыла новое место рождение нефти. Ну и что? Будем торговать подешевевшей нефтью? Ты! Специалист по продаже недвижимости! Много ты наторговал?.. Мы не такие богатые, чтобы продавать дешевые вещи. Когда вы это поймете?
Это была странная форма недовольства семейным укладом. Пашка любил жену и, если бы имел немного больше честолюбия, говорил бы о ней чаще. Катерину знали в геологии. В данном случае его консервативные взгляды на дамское равноправие не соответствовали действительности. Но что может быть убедительнее обобщений?
— Мы освободили не женщину, а мужчину, — брюзжал Петухов. Джентльмен не в состоянии содержать даму… И радуется, что она сама себя содержит… Позор… Выпьем по этому случаю на вдовий кошт…
Катерина смеялась:
— Павлик, жениться нужно на такой женщине, с которой легко развестись, с ней и не разведешься — это твоя теория!
— Дама должна сидеть дома! — бурчал Петухов.
— Дама — дома, дома — дама, — поддержал я, — в самом языке заложена эта истина…
— Никакой истины в языке не заложено, — возразил Павел. — Язык есть переходное состояние от мычания к телепатии. Он не выражает мысли, а скрывает. Язык — это путь от примитивной правды к сложной… Если бы уже существовала телепатия, я знал бы о Катерине гораздо больше, глядя в потолок, чем читая ее письма!
— Что ты хочешь этим сказать? — улыбнулась Катерина. Павел пустил дым. Я ответил за него:
— Он хочет сказать, что лучше бы ты сидела дома.
— А ты откуда знаешь, что он хочет сказать?
— У нас с ним началось телепатическое общение. Сначала мы немножко помычали, потом капельку поговорили и наконец приобщились к истинной вере.
— Трепачи, — сказал Павел, — все вы плачете от брехни, поданной в виде истины. Это возможно только с помощью языка. Истина — это вещь, а не слово! В чертеже написано гораздо больше, чем в поэме. По крайней мере шестерня меня ни разу не обманывала. Если она была плохой — значит, я ее плохо сделал. А если ни к черту оказывается какая-нибудь теория, так виноват почему-то не тот, кто ее выдумал, а тот, кто увидел, что она ни к черту. Я не лирик, я — технарь…
