Не раньше, чем на половине "Мод", Эмили начала осознавать течение времени. Вздрогнув, она поняла, что больше не в состоянии видеть лицо Альберта, и, бросив взгляд вверх, на окно, увидела, что оно посерело от сумерек. Встревоженная, она вскочила на ноги и направилась к лестнице, ведущей из подвала. Отыскав в темноте выключатель, поднялась по ступеням на первый этаж, оставив Альберта наедине с "Мод". Музей был погружен в темноту, за исключением ночного освещения в фойе.
Эмили задержалась в тусклой атмосфере падавшего света. По-видимому, никто не заметил, как она спустилась в подвал, и мистер Брендон, полагая, что она ушла домой, передал помещение ночному сторожу и тоже ушел домой. Но где же ночной сторож? Ведь если она собирается уйти, ей нужно отыскать его и попросить открыть дверь. Но собирается ли она уходить?
Эмили размышляла над этим вопросом. Она думала о поэтах, самым позорным образом сваленными в подвале, думала о блестящих колесницах, захвативших священную землю, которая по праву принадлежала поэтической братии. В самый критический момент в глаза ей попал отблеск металла от небольшой экспозиции рядом с дверью.
Это была выставка о древних пожарных, представлявшая оборудование для тушения пожаров, использовавшееся столетие назад. Здесь был химический огнетушитель, миниатюрный багор, лестница, свернутый кольцом брезентовый шланг, топор... Именно свет, отразившийся от полированного лезвия топора, и привлек ее внимание.
Едва осознавая, что она делает, Эмили прошла к экспозиции. Она подняла топор, взвесила его в руках. И поняла, что может запросто управляться с ним. Туман застилал ей рассудок, и мысли ее застыли. Неся в руках топор, она направилась по коридору, который когда-то вел в зал Поэтов. Нащупав в темноте выключатель, нажала его, и новые лампы дневного света вспыхнули словно новые удлиненные звезды, льющие яркий и резкий свет вниз, на тот вклад в искусство, что сделали люди двадцатого века.
Автомобили стояли бампером к бамперу, большим кругом, будто занятые молчаливой гонкой друг с другом. Как раз прямо перед Эмили стояла одна, разодетая в хром, штуковина в сером, гораздо более старая модель, чем все ее кричаще вымазанные краской соседи, но достаточно подходящая для начала. Эмили решительно направилась к ней, подняла топор и нацелилась на ветровое стекло. А затем остановилась, захваченная ощущением ложности окружения.
Она опустила топор, сделала шаг вперед и заглянула в открытое окно автомобиля. Она созерцала покрывавшую сиденье имитацию леопардовой кожи, разукрашенную шкалами приборную доску, рулевое колесо... Неожиданно до нее дошло, в чем заключалась здесь ложность.
