— Да, понимаю. — Таругин утвердительно кивает головой. — На миру и смерть красна. Но такое ты мне говори, отцу своему говори, а больше, — он строго смотрит на меня, — а больше никому! Ни-ко-му! Понял?!
Вообще-то, не понял, но на всякий случай я киваю головой. Однако, эк меня развезло… Правда, это после двух бессонных ночей…
— Все-таки не сообразил… Рожнов! А ну-ка, скажи старлею: почему он свой подвиг совершил?
Сержант НКВД вытягивается и четко, как на докладе, рапортует:
— Настоящий большевик даже в самой сложной обстановке действует так, чтобы нанести врагам Всесоюзной Коммунистической Партии наибольший ущерб.
— Вот. Так и говори всем, понял?
— Так точно.
— Вот и молодец. А ну, по третьей — за победу!..
После такого «гостеприимства» я с большим трудом залезаю в кузов полуторки и забываюсь тяжелым хмельным забытьем на куче мешков в углу. Жаль только, что до нашего полка ехать недолго…
* * *
Однако в расположении штаба полка просыпаюсь почти трезвый. Проспался. Короткий ритуал представления — и здравствуй родная эскадрилья. Правда, есть одно «но»…
Забивалов успел шепнуть мне, что из моей эскадрильи домой вернулся только Митька Кузьмин, да и он дополз до аэродрома только чудом. Машину изрешетили так, что восстановлению она не подлежит.
— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! Поздравляю с наградой!
Мой механик цветет, будто это его наградили. Пожимаю ему руку — и замираю на месте от удивления. Эт-то еще что такое?! На аэродроме расположились целых девять «Илов». ДЕВЯТЬ! Откуда такое богатство?
— Товарищ старший лейтенант, — проследив за моим взглядом, поясняет парень, — это остатки соседнего полка.
Ясно. Их тоже потрепали, вот нас и объединили. Интересно…
— Ну, и какое звено прикажете принять, товарищ комэск? Или я на звено не гожусь?
— Не ерничай, — знакомый командир усмехается. — Комэск — ты, а я у тебя снова адъютант.
О, как! Все возвращается на круги своя…
— Ну, это ненадолго. Пополнение прибудет — и до свиданья, товарищ адъютант.
— Улита едет — когда-то будет! — майор хлопает меня по плечу. — Ну, орден-то обмывать будешь? Или зажилишь?
Кажется, Максим Леонтьевич, уже успел «освежиться». Эх, хороший он летчик, но вот водка… Да уж ладно, сегодня можно.
— Много у меня недостатков, Максим Леонтьевич, но жадность, вроде бы не была в списке, а?
В автолавке военторга водки нет, и я забираю, всё, что есть — пять бутылок коньяку. Теперь — в столовую, за ужином и обмоем. По дороге рассматриваю бутылки — коньяк хороший, армянский, раньше мой отец всегда такой покупал. И называл его «шустовский». Помню, он рассказывал, что этот коньяк делали еще до революции, и это, пожалуй, единственное, что было хорошего при царе.
