- Лезь.
Затем он сходил в сени и принес шмат желтоватого сала. Отвязал половину луковой связки. Меньшиков попросил муки.
- Что тебе здесь, колониальная лавка? - спросил Мичман.
В это время цветные занавески заколыхались, и из-за них высунулось заспанное женское лицо.
- Это кто? - хрипло спросила женщина и шмыгнула кривоватым носом.
- Дед пихто.
- Нихто?
Мичман тихо выматерился в бороду.
- Я спрашиваю! - нервно воскликнула женщина и скрылась. Слышно было, что одевается.
- Забирай, пошли, - заторопился Мичман.
Вместе они спустились к реке. Меньшиков загрузил картошку, сало и лук в трюм.
- Далеко плывешь? - спросил Мичман.
Меньшиков ответил, что сам не знает.
Мичман вдруг рассмеялся, забелели зубы в мрачной бороде, лицо помолодело.
- Как не знаешь?
- Так.
- Ну... - Мичман полез в карман. - Дай закурить.
Меньшиков ответил, что не курит.
- И я бросил, - сказал Мичман.
Меньшиков спросил, сколько он должен.
- Должен?.. - Мичман как будто забыл, зачем он здесь. Но уже вспомнил, прицельно сощурил глаз. - Две поллитры.
Меньшиков вынул деньги.
- Так значит, куда глаза...
Меньшиков поблагодарил Мичмана и стащил байдарку в воду. Мичман смотрел, как он усаживается.
- Двухместная?.. Ничего лодочка, ничего.
Меньшиков оттолкнулся, поплыл.
- Так ты вверх?.. До Переправы, что ли?.. Ну, как говорится, попутного...
Меньшиков плыл, размышляя о таинственных вербных жителях.
Представь, что проведешь здесь всю жизнь. День за днем, за годом год, в жалкой деревне, едва выступающей из хаоса, среди унылых перелесков, торфяников с чахлыми березами, в дождливых осенях, люто-стылых зимах. И откуда взялись поэтические воззрения вербных жителей на природу? Или воззрения появились давно, когда земля еще была сильна, - а сейчас она выдохлась?.. Меньшиков оглянулся.
От деревни по косогору брела, спотыкаясь, женщина. К Мичману. Он ее еще не видел. Сидел на лодке, вросшей в песок, смотрел вослед Меньшикову.
4
Меньшиков уходил вверх по течению.
Река уводила его в недра вербной земли.
Зацветала таволга.
В вечерних сумерках душистые ее комья белели, как пена или млечные облачка семени Предка.
Крошечными розовато-синими цветками покрылись стебельки чабреца. Он заваривал чай чабрецом. Чабрец пах странно. У него был какой-то восточный аромат, горьковато-пряный.
В одном месте он увидел цветок, похожий на желтый бант. Это был ирис, касатик болотный. Он одиноко стоял на вогнутом зеленом блюде болотинки. Или, скорее, болотинка походила на сцену. И ирис был ее одиноким актером. Место понравилось Меньшикову, и он оставался здесь три дня, пока касатик не начал увядать. Три вечера подряд происходило одно и то же представление: вечерний свет как бы концентрировался в широких желтых лепестках, и актер как будто двигался под звуки остывающей от дневного зноя земли, стрекот кузнечиков, кукование кукушек, шелест осин и речные всплески. Затем он гас, замирал. Пролетал Пограничник - вальдшнеп, он всегда появлялся на границе дня и ночи, небольшой, крепко сбитый, длинноклювый, быстро летящий в сумерках и ворчащий себе под нос да изредка пронзительно посвистывающий. Как будто инспектировал вверенные ему земли.
