— Почему? — почти как Примус, фыркнула рыжая. — Месячных у меня уже нет. Все гигиенично.
— Ты что же, их теперь вообще не надеваешь? — восхитился Хаим.
Ривка усмехнулась:
— Надеваю. Раз в неделю. На зажжение субботних свечей.
В наступившей тишине стало слышно, как хрумкает сено Примус. Старцы потрясенно смотрели то на Ривку, то друг на друга.
— Это правда, Рива? — прижала лапки к груди вторая старуха, похожая на уже основательно подтаявшую снежную бабу. — Ты зажигаешь по субботам свечи?!
— Может, ты еще и субботу соблюдаешь? — опомнился, наконец, Наум. — С ума, что ли, сошла на старости лет?
— Спрячьте от нее спички! — посоветовал лысый с унылой физиономией. — Это у нее пиромания.
— Охо-хо, — вздохнула снежная баба, — а у меня тогда пирогомания. — Слово «пирогомания» она произнесла по-русски, посмотрела в мое стойло и спросила, — ты с чем пироги любишь, сынок?
— Фира, — вздохнул Наум и тоже посмотрел в мой угол, — он не может тебе ответить. У него рот заклеен.
— И давно?
— Что — давно? — не понял генерал.
— Рот заклеен.
— С полудня. А что?
Фира всплеснула руками и возмущенно заколыхалась:
— Он что, с полудня ничего не ел? Чем ты его обычно кормишь, Наум?
Мы с Наумом обменялись одинаковыми взглядами.
— Обычно он сам ест. Уже лет сорок.
Фира, поохивая, с трудом приподнялась, одновременно сдирая с бедер плетеное кресло. Она взяла тарелку и стала наполнять ее снедью из своей кошелки.
Лысый вдруг нахмурился еще больше и неодобрительно уставился на Наума:
— Это неполезно.
— Что? — опешил Наум.
— Рот заклеивать. Если у человека насморк, можно задохнуться.
Наум побагровел:
— Да какая, черт побери, разница!
— Большая, Наум, большая. Что мы должны, по-твоему, делать с трупом? Если он задохнется?
— А что ты собираешься делать с трупом, если он не задохнется, Шай? — хохотнула Ривка и подмигнула Науму.
Шай повернулся к Ривке и вдумчиво сказал:
— Посмотри, какой он жлоб. Кто из нас сможет его тащить? В нашем возрасте переносить такие тяжести вредно. Или ты будешь вызывать грузчиков?
— Позову кого-нибудь из твоих сыновей, — зло отрезала Ривка.
Все укоризненно на нее посмотрели.
Я был так голоден, что увлеченно следил за медлительной Фирой и как-то внутренне не принимал эти «трупные» разговоры на свой счет. А пока она ползла с полной тарелкой в мой угол, думал почему-то о том, что «жлоб» на иврите — это просто здоровый мужик, и это все-таки очень странно. Тут, словно заводная игрушка, ожил Хаим:
— Ни в коем случае! Детей нельзя в это вмешивать! Ронен и так мучается всю жизнь, что выбил ему зуб! А тут мальчик еще и должен принимать участие в убийстве?!
