— Софа сильно не расстроится, — рефлекторно успокоил его я.
Хаим недоуменно поозирался, а потом вдруг снова откинулся в седле:
— Ах-ха-ха-ха! Ах-ха-ха-ха! Так что, Софа — теща этого бедного мальчика?!
Мы с Наумом с неприязнью покосились на него.
— И что здесь такого смешного? — спросил генерал.
— А то ты сам не видишь! Ах-ха-ха-ха!
Примусу было гораздо лучше, чем мне. У него был свободен рот, и этим ртом он все время что-то жевал. Кроме того, он расхаживал по конюшне на своих копытах, а не лежал в углу, с заломленными и вдетыми в собственные наручники передними конечностями. И ноги у Примуса не были связаны. Ноги были связаны у меня, причем Примусовыми лошадиными путами. Хотя, назвать Примуса лошадью было бы грубой лестью. Он был тем самым мулом, который родился у чистокровной англичанки Принцессы (свадебный подарок Наума) от неизвестного российского осла, сперму которого Умница вывез три года назад из России, считая что она принадлежит великому жеребцу Мутанту.
Увидев родившегося мула, теща возненавидела сразу и его, и его мать, и Умницу. Последнего, впрочем, она тут же простила, Принцессу продала, хотела избавиться и от мула, да тут вмешался Наум. То ли ему требовалось на всякий случай иметь под рукой наглядное свидетельство, что Софочка не всегда права, то ли он сразу просек, что ненависть к ублюдочному копытному станет гарантией того, что теща будет обходить конюшню за три версты. Действительно, теща, словно иголка, штопает все дыры в особняке и подсобных помещениях, но никогда носу не кажет на конюшню, которую Наум постепенно любовно оборудовал, как российский гараж. Он сам назвал это место «окоп», и немало было выпито нами в последние годы за большим дубовым столом в этом уютном двухуровневом окопчике, пахнущем цирком.
Впрочем, настоящий цирк только разворачивался. За этим дубовым столом заседали пять отставных клоунов, вернее три клоуна и две клоунессы. Последняя явилась только что — рыжая тощая старуха в миниюбке, в короткой кожаной жилетке, с сигарой и массивными побрякушками желтого металла везде, где можно было что-то подвесить, вплоть до щиколоток. Она развалилась на стуле и закинула ногу за ногу.
— Ну? — сказала она остальным. — Что случилось?
— Ривка! — всплеснул ручонками Хаим. — Ты что, без трусов?
Ривка смерила инвалида надменным взглядом и позы не изменила:
— Ну да. Только заметил, что ли? А зачем мне они?
— Ну это же негигиенично, — незнакомый старик неодобрительно покачал лысой головой и брезгливо поджал губы.
