Кроме того, теща как-то подозрительно быстро разучилась грамотно и внятно говорить по-русски. Она теперь тянет гласные и как бы поет, а по мне так воет, путая склонения и спряжения, что выявляет нудность привычных наставлений и моралей. На иврите она говорить так и не научилась, зато к месту и не к месту пользуется идишем. Кажется, в их кругу этот язык местечковых сапожников и шинкарей считается очень аристократичным. Что делать, теперь моя теща — это израильская элита. Это к ней в праздничную сукку являлся вчера шеф моего шефа. Кстати, интересно, не нарочно ли мой шеф впарил мне дежурство именно на этот вечер?
Впрочем, хорошо, что меня вчера тут не было. Благодаря этому, сегодня здесь еще оставалась холодная водка, которую мы с Наумом форсированно уничтожали. Кажется, он хотел принять свою дозу до возвращения тещи, а потом свалить на меня. Да ладно, не жалко, дело житейское. Человек, прервавший мое двадцатилетнее существование в одной квартире с тещей, вправе получать от этого хоть какие-то бонусы. В случае генерала я называю это «использовать рельеф местности». Стоило мне лишь подумать о теще, как ей икнулось — позвонила и, узнав, что я сижу напротив, стала отдавать какие-то хозяйственные распоряжения, требуя, чтобы они выполнялись в режиме реального времени.
Наум ушел в дом. Мне тоже было пора, но не уходить же не прощаясь, а искать его в трехэтажном особняке было влом, особенно учитывая старческую тугоухость. И тут в сукку резво вкатился веселый старичок на инвалидной коляске, вернее на инвалидном мотоцикле, а как еще назвать это трехколесное средство передвижения с электромотором и рулем от «Харлей-Дэвидсона»:
— Барух?
Я кивнул и поприветствовал. Я уже привык, что здесь меня называют Барухом, хоть и не понял, откуда байкер-инвалид мог знать мое имя.
— Как ты вырос, мальчик! — порадовался за меня старик.
Я понял, что он принял меня за сына Наума от одного из первых браков. Детей у Наума много, я их так и не запомнил. Имена у них повторяются.
— Зато ты совсем не изменился, — сказал я и в очередной раз поразился, что даже при отсутствии в языке «Вы» фраза может звучать вполне вежливо.
— А где Наум? С Софой кувыркается? Ах-ха-ха-ха! — запрокинулся одуванчик на колеснице.
Я сопроводил его солдатский юмор приличествующим смехом. Потом доложил, что Софа в Тель-Авиве, а Наум в доме.
— Я давно заметил, — сказал старик, — еще в войну за Независимость, приходишь к Науму с хорошими новостями — его никогда нет на месте. Приходишь с плохими — он встречает у порога. Ах-ха-ха-ха!
