— Вот что, косой, — говорю, — не хочу я быть волком. Лучше я медведем буду.
Медведь добрый. Он зайцами не питается. По крайней мере — наши «медведи» с нашими «зайцами» сосуществуют вполне мирно…
— Медведь, а медведь! Ты что будешь есть — морковку или капусту? — она протягивает ко мне сжатые кулачки: в одном — «морковка», в другом — «капуста».
— Какая морковка! — возмущаюсь я. — Какая теперь морковка, подумай!.. Я же в берлоге. У меня зимняя спячка. Я лапу сосу.
— Медведь, так ведь сейчас лето!.. Ну посмотри в окно — лето же, лето! — она пытается оторвать мою голову от подушки и тянет, козявка, за волосы. Пребольно!
Нет, и в берлоге, видать, не спасешься. В кого бы мне перековаться? Может, в крота? Или в суслика?.. Хотя сусликом я уже однажды был. До сих пор помню, как она меня водой из норы выгоняла.
И тут мне в голову приходит спасительная мысль. Просто гениальная! Я даже улыбаюсь блаженно, несмотря нa то, что она, устав сражаться с моими волосами, принялась теперь откручивать уши.
— Слушай, — вкрадчиво начинаю я, — а ведь я вовсе не медведь… Я знаешь кто? Вернее — знаешь что?.. Я — бревно. Бревно!
Фф-у! Кажется все — можно подремать. С бревна-то какой спрос: зайцы его не интересуют, морковкой оно не питается — лежит себе полеживает.
Дочка теряется. Но только на секунду. О, детская фантазия! — нет тебе предела.
— Ладно, — говорит она. — Пусть ты будешь бревно… А я тогда буду муравей и буду по тебе ползать.
И, не откладывая дела в долгий ящик, она принимается деловито ползать по мне, упираясь острыми коленками в живот.
Я покорно лежу, напрягаю мышцы живота, чтобы не так больно было, и думаю: «Дубина ты, а не бревно! Додумался тоже… остряк. Скажи еще спасибо, что она вceгo-навсего муравей… а не лесоруб».
…Только через полтора часа зазвонит будильник.
Он ступил с тротуара на проезжую часть и поднял руку небрежным, но властным жестом. Так вскидывают свой жезл регулировщики. Глаза его прятались под толстыми дымчатыми очками, и не разобрать было — что там в них: просьба, приказ, усталость или жизнерадостность.
— Прихватим очкарика? — спросил наш добродушный водитель.
Очкарик повел себя не как прочие голосующие. Прочие робко приоткрывают дверцы и льстивыми голосами спрашивают таксиста: «Куда едем, шеф?.. А на Гусннобродку? Нет?.. А если через Волочаевскую?» Этот же сразу сел и, словно не заметив нашего с Лелькой присутствия, распорядился:
— Поедем прямо.
Лелька толкнула меня локтем. Я успокаивающе мигнул ей: дескать, ладно — подождем. Пока и нам надо было прямо.
