Под Яшкиным вибрировал стул от беззвучного хохота. Вслух рассмеяться он не решался, чтобы не испортить этот блистательный поединок.
А хозяева наши были неистощимы. Целый вечер. Даже на лестнице, куда они вышли проводить нас, все не унимались.
Свет в подъезде не горел, и мы осторожно спускались вниз гуськом: хозяин, затем я, потом Яшкин и хозяйка.
Хозяйка, видимо, оступилась и громко ойкнула.
— Кажется, моя жена сломала ногу! — злорадно расхохотался хозяин. — Слава тебе, господи! — наконец-то!
— Я знаю, негодяй, — это твоя заветная мечта! — раздался сверху металлический голос. — Но она не сбудется. Скорее я дождусь, когда ты сломаешь шею.
Это было жутко и здорово, как в детективном фильме.
Когда мы почти скрылись за углом дома, знакомые Яшкина решили угостить нас последней шуткой.
Наверное, хозяин распахнул перед женой двери подъезда, потому что она вдруг сказала, талантливо имитируя настороженность:
— С чего бы такая галантность? Уж не собираешься ли ты пристукнуть меня сзади чем-нибудь тяжелым?
— Шагай, шагай, — пробормотал хозяин. — Я не захватил молоток. Да и свидетели еще близко.
Яшкин, наконец, дал себе волю. Он плюхнулся прямо на газон и минут пять хохотал, как сумасшедший.
— Ну, молотки! — повизгивал он между обессиленными всхлипами. — Во дают!..
— Слушай, и часто они… так? — спросил я.
— Да всегда, — сказал Яшкин, промокая беретом слезы. — Десять лет их знаю — и все время…
Как-то вечером возвращаюсь я домой. Ну, устал, конечно, после трудового дня — иду, опустив голову, по сторонам не гляжу. Вдруг останавливают меня двое: один рыжий, другой конопатый.
— Эй, мужик, — говорят, — дай закурить.
А у меня, как назло, ни одной сигаретки — все за день прикончил.
— С удовольствием бы, товарищи, — отвечаю, — но — увы!
А сам пока не ухожу: вдруг, думаю, еще о чем-нибудь спросят: сколько времени, например, или — как пройти до ближайшего кинотеатра?
И они тоже не уходят. Этот рыжий деловито оглядывает меня и говорит конопатому:
— Может, побьем его для профилактики?
Конопатый задумчиво так, даже меланхолично склонил голову набок, покачивается на носках — раздумывает.
Я тем более не ухожу. Неудобно все-таки: человек размышляет, вдруг скажет — «давай побьем», а я уж вон где — за полквартала.
Конопатый подумал и отвечает:
— Да ну его к свиньям.
И поворачивается, чтобы уйти. Рыжий поворачивается за ним. Но не без сожаления. Так ему, вижу, подраться охота — просто до зарезу.
— Минуточку, товарищ, — говорю я тогда. — Вот вы, извиняюсь, рыженький! Может, в таком случае, мы с вами его побьем? — и киваю на конопатого.
