Сюжет с вариантами | страница 14



Пусть морковствует
                  серый заяц,
пусть дельфинствует
                  над водой,
серый заяц-
          незамерзаец,
нуклеарный
          и молодой.
Перевязанный
            синей лентой,
упакованный
           в целлофан,
пусть несется он,
              турбулентный,
как огромный
            Левиафан.
Пусть летит он
              в своем убранстве,
убеждаясь
         в который раз:
это – танец
         протуберанцев,
c'est la dance
           des protuberances!

Строгая морковь

(Ярослав Смеляков)

Не в смысле каких деклараций,
не пафоса ради, ей-ей,
мне нравятся серые зайцы –
те золушки наших полей.
Мне праздника лучшего нету,
чем видеть опять и опять –
по этому белому свету
тот заяц идет погулять.
Ни шелка на нем, ни шевьота.
Ни юбок на нем, ни рубах.
Как красный колпак санкюлота –
морковка в суровых зубах.
Не плод экзотический юга,
чья дряблая кожа пестра, –
а скромная дочь огорода,
больших удобрений сестра…
Но грозный, как тень трибунала,
сидит на своем чердаке
охотник в коротеньком платье,
с кулацким обрезом в руке.
Он зайца в ловушку заманит,
морковку его отберет.
Он с этою целью ложится
и с этою целью встает.
Но вы понимаете сами –
я зайца в обиду не дам.
Высокую чашу питанья
я с ним разделю пополам.
Я дам ему, может, рублевку
из малой получки моей –
пусть купит другую морковку,
какая еще покрупней.
Я буду доволен, по сути –
была бы у зайца всегда
в железной домашней посуде
красивая эта еда!

Прощание с Ленькой Зайцевым

(Булат Окуджава)

Словно бы на зависть грустным арбатским мальчикам,
арбатские девочки, безнадежно влюбясь,
Леньку Зайцева называли ласково зайчиком –
ваше высочество, говорили, и просто князь.
А когда погулять выходил он с черного хода,
сто прелестных охотниц
                    выбегали из своих засад,
розовые лошади били крылами, 
                           начиналась охота,
из которой никто не старался вернуться назад.
А они в него корочкой, видите ли,
                                 поджаристой,
пирогом с грибами – в семейный, извините, круг.
А он на плечо шарманочку –
                           и пожалуйста,
потому что шофер в автобусе –
                            его лучший друг.
А он на свои на рыжие, как порфиру,
                                   фуражку.
А он их сам, понимаете, убивал.
И последний троллейбус
                 развозил по Сивцеву Вражку
ситцевых девочек, убитых им наповал.
Плакала на Смоленской флейта,
                        лесная дудочка.
Бил на Садово-Кудринской барабан любви.
Ночь опускалась,