– Тогда какого черта вам от меня нужно? Почему вы спрашиваете имя этого утенка? Уткам никогда не дают имен!
– Но вы же опознали в этом утенке того самого, которого увез с собой Марвин Эйдамс! – не унимался Мейсон.
Визерспун на секунду задумался, потом зашагал дальше по коридору, отомкнул двери своей обители и включил свет. Мейсон закурил сигарету и бросил обгоревшую спичку в пепельницу.
Визерспун сурово заметил:
– Вы выбрали неподходящее время для шуток!
– А я вовсе не шучу.
Кабинет был огромный, с дорогой изящной мебелью. На стене висели картины, изображающие лошадей и ковбоев, гоняющихся с лассо за мустангами, а также головы диких животных, охотничьи ружья, дробовики, патронташи и прочее снаряжение. Стены кабинета были покрыты прекрасно отполированными высокими панелями из узловатой сосны, а в дальнем конце его находился роскошный камин, по обе стороны которого в стеклянных шкафах были выставлены исторические экспонаты Запада. В сочетании с ультрасовременной мебелью все это выглядело особенно впечатляюще.
Несмотря на владевшее им беспокойство, Визерспун не удержался и постарался так или иначе привлечь внимание Мейсона к предмету его гордости.
– Я прихожу сюда, когда хочу забыть о всех неприятностях и заботах. У меня здесь, как видите, диван, на котором можно спать. От этой комнаты ни у кого, кроме меня, больше нет ключей, даже у Лоис. Слуги сюда приходят, только чтобы навести порядок, и то непременно в моем присутствии. Взгляните на пол, это подлинные индейские циновки из Навойо, их не во всяком музее можно отыскать… А теперь садитесь и объясните, что вы такое толковали об этом утенке? Вы что, разыгрываете меня?
Визерспун открыл дверцу настенного бара с двумя рядами полок, заставленных бутылками различной величины и конфигурации и набором рюмок и фужеров. А под полками, искусно скрытый за дверью, находился холодильник.
– Скотч с содовой? – спросил он.
– Не сейчас.
Визерспун налил себе шотландского виски, бросил кубик льда, плеснул немного содовой и залпом выпил три четверти содержимого стакана. Затем грузно опустился в низкое кресло с металлическими ножками и такими же подлокотниками, открыл стоящую на журнальном столике резную шкатулку, достал из нее сигару, нетерпеливо откусил зубами кончик и поднес к ней зажженную спичку. Рука у него не дрожала при этом, но в красноватом свете пламени спички особенно ясно были заметны тревожное выражение его лица и глубокие морщины на лбу.
