– Нет. Никогда. Я столько приняла горя... Я такое пережила... – Она было замолчала, но затем вдруг повернулась к Томми и взволнованно спросила: – Вы знаете, кто был мой отец?
– Нет.
– Его звали Патрик Магуайр. Он... он был сообщником Кейсмента[34] во время прошлой войны. И был расстрелян как предатель. Он погиб ни за что! За идею! Они друг друга распаляли разговорами, он и все те ирландцы. Почему бы ему не сидеть тихо дома и не заниматься своими делами. Он умер мучеником для одних и предателем для других. А по-моему, это было просто идиотство!
В ее голосе звучал вызов, долго сдерживаемое негодование.
Томми сказал:
– Так вот какая тень омрачала вашу жизнь с самых ранних лет?
– Еще как омрачала! Мать сменила фамилию. Несколько лет мы жили в Испании, и она всем говорит, что мой отец был наполовину испанец. Мы всюду должны лгать, где бы ни очутились. Мы изъездили всю Европу. Наконец вот заехали сюда и открыли пансион. По-моему, ничего отвратительнее нельзя придумать.
Томми спросил:
– А ваша мать, как она ко всему этому относится?
– К тому, как умер мой отец? – Шейла немного помолчала, нахмурив брови. Потом неуверенно ответила: – На самом деле я даже не знаю... Она никогда со мной об этом не говорила. У моей матери не так-то просто разобрать, что она чувствует или думает.
Томми кивнул.
Шейла вдруг сказала:
– Я... я не знаю, почему я вам все это наговорила. Разнервничалась, наверно. С чего вообще это началось?
– Со спора про Эдит Кэвелл.
– А, ну да. Патриотизм. Я сказала, что ненавижу патриотизм.
– А вы не помните, что сказала сама сестра Кэвелл?
– Она что-то сказала?
– Да. Перед смертью. Вы не знаете?
И Томми повторил предсмертные слова Эдит Кэвелл:
– «Патриотизм – это еще не все... Мне надо, чтобы у меня в сердце не было ненависти».
Шейла охнула. Прикусила губу. И, резко повернувшись, убежала в темноту сада.
– Так что, как видишь, Таппенс, все сходится одно к одному.
Таппенс задумалась, кивнула. Они разговаривали с глазу на глаз у воды. Таппенс стояла, облокотясь о стену волнолома, Томми сидел на парапете, возвышаясь над нею, и ему был бы виден оттуда всякий, кто вздумал бы двинуться от набережной в их сторону. Впрочем, он не особенно опасался появления соглядатаев, так как загодя выяснил у обитателей пансиона, кто куда собирается после завтрака. К тому же их встреча с Таппенс имела вид вполне случайный – эдакая приятная неожиданность для дамы и некоторая неловкость для него самого.
