– Я просто уверена в этом! На столе в ее комнате лежит открытый журнал, где помещена фотография мистера Бреона в его деревенском доме. Певица устроила и болезнь бедняги итальянца.
– Но зачем? – вскричал лорд Лекомер. – Зачем? С какой целью?
– Разве это так уж трудно понять? Вспомните историю Тоски! Он хотел завладеть ею там, в Италии, но она оставалась верной своему любимому. Того осудили на смерть, она умоляла Бреона о помощи, и он обещал, но так ничего и не сделал. И она отомстила. Разве вы не слышали, как прозвучало: «Я Тоска!» И я видела по лицу Бреона, что он узнал ее в этот момент.
Пола Незоркофф неподвижно сидела в артистической уборной, закутавшись в свое горностаевое манто. В дверь постучали.
– Войдите.
Появилась заплаканная Элиз:
– Мадам, мадам, он умер! И...
– Да?
– Не знаю, как вам сказать, мадам... Там двое полицейских хотят поговорить с вами.
– Я готова, – просто сказала Пола Незоркофф, вставая. Она расстегнула и сняла с шеи жемчужное колье, вложив его в руку, машинально протянутую горничной. – Это вам, Элиз. Вы верно служили мне, а там, куда я отправляюсь, оно мне не понадобится. Я никогда уже не спою Тоску.
В дверях она на мгновение остановилась и бросила прощальный взгляд через плечо, чтобы запечатлеть в памяти и этот волнующий запах кулис, и эту уборную – святая святых артиста, олицетворявшую собой тридцать лет ее блистательной карьеры и ее последнюю ступень. Закрыв на мгновение глаза, она прошептала последние слова другой оперы:
– Э финита ля комедиа! [2]
