Почти так же, как оно стучит сейчас, вдруг с тревогой подумала она. Мэри была не в силах отвести взгляд от великолепного зрелища, которое он представлял собой; блестящие черные волосы, едва касающиеся сзади воротничка, широкие плечи, натягивающие тонкую голубую ткань рубашки, безупречно сидящие джинсы...
Он неожиданно повернулся и поймал ее взгляд, и она почувствовала, как щеки заливает румянец.
– Почему ты меня так рассматриваешь? – спросил он, и рука его замерла на холке лошади.
Мэри сурово упрекнула себя. С его-то опытом он, должно быть, видит ее насквозь.
– К-как «так»? – пробормотала она, запнувшись.
Он слегка улыбнулся и медленно направился к ней.
– Ты опять строишь мне свои оленьи глазки, – пробормотал он, – как и в тот раз, когда я поцеловал тебя.
– Я смотрела так от потрясения и обиды, – ответила она, машинально отступая назад.
– Обиды? – Он покачал головой. – Не думаю. Потрясение – может быть. Я и сам был слегка ошеломлен. Ты меня просто сразила.
Говоря это, он посмотрел на ее губы, и она почувствовала, как они начинают гореть под его взглядом.
– По правде говоря, я хотел бы попробовать еще раз, просто чтобы убедиться, не была ли это случайность.
Значит, и он тоже что-то чувствовал, удивилась Мэри. Но она и так с трудом подавляла сейчас неожиданно налетевшие чувства и вовсе не нуждалась в его праздных опытах.
– Ты не можешь меня поцеловать, – пробормотала она неловко, задев плечом столб у входа в загон.
– Почему? – спросил он, быстро сокращая расстояние в три фута, оставшееся между ними.
– Потому, что я не хочу.
– Правда? Но твои глаза говорят совсем другое.
И он обезоруживающе улыбнулся ей. Мэри почувствовала, как бурной волной в ней всколыхнулось что-то дикое, стихийное, напугавшее ее саму. Она торопливо отвела взгляд.
– Ты... совершенно неправильно понимаешь меня.
– Да? Тогда перестань убегать и докажи, что я ошибаюсь. – Он остановился перед ней. – Ну, Мэри, посмотри мне в глаза и скажи, что ничего не чувствуешь. И скажи, что ты не помнишь, как мы поцеловались впервые много лет назад. Тогда ты чувствовала то же, что и я?
Вспыхнувший гнев подавил ее внутренний трепет.
– Как ты смеешь меня спрашивать! – воскликнула она, едва не опрокинув стоявшее у забора ведро с водой. – Разве тот поцелуй для тебя что-нибудь значил? Ты тогда оттолкнул меня, помнишь? А потом я словно перестала для тебя существовать.
– Чего же ты ждала? Ты тогда была совсем малышкой.
– Мне было уже четырнадцать лет, – ответила она, чувствуя, как внутри у нее все закипает.
