– Я уверена, что ты сумеешь.
Она повернулась и поспешила через пастбище, разделявшее владения Мартинесов и Голардо.
Прошло еще два дня. Утром Мэри как никогда была далека от мыслей о Тони. Она пыталась вывести Боя из конюшни. Ей удалось прицепить повод к его уздечке, но своенравный жеребец тряс головой, фыркал и отказывался выходить.
– Помощь не требуется? – Голос Тони прозвучал настолько неожиданно, что она подскочила на месте.
– Господи! Что ты здесь делаешь? – спросила она, приходя в себя от неожиданности.
Бой сильно дернул повод, и она едва не выпустила его из рук.
– Ты ужасно напугал меня.
Он виновато улыбнулся.
– Извини. Я сначала подошел к дому, но услышал в конюшне ржание и заглянул узнать, все ли в порядке.
– Я в полном порядке, – ответила Мэри, пытаясь успокоить внезапно участившийся пульс. Она кивнула на Боя, который перестал рваться и приветствовал Тони негромким ржанием. – Но вот он... Мне нужно вывести его, чтобы привести в порядок стойло и вычистить его самого, а он ведет себя, словно я собираюсь отправить его на мыловаренный завод. – Она сердито взглянула на жеребца. – Не такая плохая мысль, между прочим.
Тони хмыкнул и, прежде чем она успела возразить, отобрал у нее кожаный повод.
– Дай-ка, я попробую.
Он тихо защелкал языком и спокойно двинулся к двери. К негодованию Мэри, жеребец помедлил лишь мгновение, а потом послушно пошел следом.
– Только не надейся, что папина страховка покроет твои расходы на лечение, если этот негодник решит наступить тебе на ногу.
– Он этого не сделает, – произнес Тони тихим успокаивающим голосом, его рука уже плавно скользила по темному лошадиному боку. – Правда, мой мальчик?
Бой издал низкий умиротворенный звук и замер как вкопанный. Чувствуя себя довольно глупо, Мэри скрестила руки на груди и заметила с сарказмом:
– Очень впечатляюще! Я думала, твое обаяние действует только на представительниц человеческой породы.
Тони бросил на нее недовольный взгляд, но продолжал говорить тем же мягким, завораживающим тоном, проводя щеткой по спине Боя:
– Ты, наверное, забыла, что это твой отец учил меня ездить верхом и ходить за лошадьми.
Нет, она не забыла. Когда Тони было лет одиннадцать-двенадцать, каждую свободную минуту, освободившись от домашней работы, он прибегал на ранчо.
Теперь, наблюдая, как он проводил щеткой по буйной, спутанной гриве, она вспомнила, что несколько раз забиралась на сеновал и как завороженная любовалась атлетической грацией его фигуры, пока он чистил кого-нибудь из отцовских питомцев. Как изнемогала она от смутного, неосознанного еще томления. Как стучало ее юное сердечко...
