На следующий год я поступил в ближайший к нам лицей Бюффон. На улице Фремикур, по которой я ходил в школу, находился громадный гараж для такси и было не менее двадцати бистро. За ней следовал бульвар Гарибальди, где жило тогда немало марокканских рабочих. Раз, возвращаясь домой по бульвару с товарищем, «взрослым» пятиклассником, мы прошли мимо низкого здания, перед которым стояло несколько марокканцев. «Что они тут делают?» — спросил я. «Ждут, когда бордель откроют», — сказал он и захихикал. Я тоже хихикнул, а придя домой, спросил маму, что такое «бордель». Она не знала. Я поискал это слово в своем маленьком словаре, но его там не было. В гостях у дяди Давида я заглянул в его большой словарь и нашел: «публичный дом». Не думайте, что этот ответ поставил меня в тупик. Я как раз в это время читал «Воскресенье» и знал, что «публичный дом» — это то место, куда попала Катюша Маслова. Я не знал точно, что это такое, но догадывался, что там шумно и некрасиво веселились. Как мало это было похоже на терпеливое, грустное и безропотное ожидание тех марокканцев на тротуаре!
По совету дяди Давида, который прослышал об истории с марокканцами (сам он жил в элегантном XVI округе), меня поместили в лицей Жансон де Сайи (Janson de Sailly) подальше от сомнительных встреч. Этот лицей был «Лигой хорошей публики», если воспользоваться моим превратным переводом слов: «Ligue du Bien Public» (см. выше). Три года тому назад праздновали столетие нашего лицея, и я получил приглашение на банкет, где должны были собраться несколько поколений бывших учеников. В качестве академика я мог надеяться на место за почетным столом, возглавляемым бывшим премьер-министром. Я поленился и на банкет не пошел, но теперь, когда пытаюсь заглянуть в свое прошлое, мне немножко жаль, что я отказался от этого последнего взгляда в невозвратимое. Наверное, будут праздновать и стопятидесятилетие, но без меня, каковы бы ни были будущие успехи медицины. («Чем чаще празднует лицей свою святую годовщину…»)
Ученики лицея, где я проучился до поступления в университет, принадлежали в большинстве своем к «Лиге хорошей публики». Лицей состоял из двух частей: малой — до четвертого класса включительно — и большой. Утром у ворот лицея всегда останавливалось несколько роскошных машин [Hispano Suiza («испано-сюиза») или Delage («делаж»)], из которых вылезали лицеисты. А мы (т. е. те, кто приезжал на метро) торопились задать шоферу бестактный вопрос, свободен ли он, делая вид, что принимаем его за таксиста. Кроме представителей добропорядочной французской буржуазии в Жансоне учились (если только
