– Гм, – скажет родительница. – Это совершенно необразованные люди. К тому же, взгляни, Алан, письмо на самой дешевой бумаге.
– Да, дорогая, но, кажется, они вполне искренни, – отвечает родитель, погружаясь в финансовый раздел «Нью-Йорк таймс». – И я полагаю, это неплохая идея.
– Что же, – наконец соглашается родительница. – Если ты не возражаешь, то я согласна.
Роза Валери возвращается из кухни с подносом. Она разливает чай по трем чашкам, украшенным рождественскими картинками, и угощает меня домашним печеньем с тарелки, на которой изображен смеющийся Санта-Клаус.
– Мы смотрим вас по телевизору, – застенчиво сообщает она. – Тони и я не пропускаем ни одной вашей программы.
– Вы вернулись насовсем? – спрашивает меня Тони.
– Увы, нет. Я в отпуске. Начальство считает, что мне нужно отдохнуть.
Я собиралась добавить, что ежедневные картины смерти могут измотать самую крепкую нервную систему, однако вовремя остановилась.
Я хотела рассказать Тони и Розе то, что должна была им рассказать, но это было все еще слишком трудно.
– Мне хочется, чтобы вы знали, кем был для меня Джой… и как он..
Они сидели рядышком на краю софы, они ждали, что я им скажу. Наконец я решилась.
– Джон даже ничего не почувствовал, – начала объяснять я. – Это случилось так быстро…
Я подняла голову и посмотрела на потолок. Я надеялась, что сила гравитации удержит мои слезы в соответствующих емкостях и они не потекут бесконтрольно.
– На нем была его армейская куртка? – тихо спрашивает Тони.
– Да, естественно. Он всегда надевал ее, когда мы выезжали в полевые условия. Но…
– Но эта чертова граната попала ему прямо в голову, – с горечью договаривает за меня Тони.
Больше рассказывать нечего.
– Дай Бог вам здоровья за то, что вы приехали, – говорит Роза, провожая меня до двери. – Вы понимаете, что это значит для нас. – Она вытирает слезы.
– Не забывайте нас, – добавляет Тони, качая головой.
Мы обнимаем друг друга, прощаемся, обещая часто видеться, однако и они и я понимаем, что это лишь слова, потому что все чувства потускнеют, когда пройдет первый шок после смерти Джоя.
Ветер треплет мои волосы, когда я стою на площадке у переправы на Стейтен-Айленд. Прислонившись к железным перилам, я поплотнее запахиваю свое пальто из верблюжьей шерсти и все же дрожу от пронизывающей зимней сырости. Я вижу небо Манхэттена. Паром медленно движется по направлению к острову, на котором прошло мое детство. Женщина с маленьким ребенком машет мне рукой и спрашивает:
