– Ну, Мэгги, ты нашла определение? – спросил меня родитель.
Я отбарабанила только что затверженное, не забыв добавить «спасибо тебе, отец, теперь я это хорошо усвоила» – тем же самым тоном, как будто это было частью определения, которое я нашла в словаре. Родитель выглядел удовлетворенным. Он тут же переключил внимание на индейку – ту самую, что все еще лежала на синем подносе. Вдруг Клара, пробормотав извинения, взахлеб зарыдала и выбежала из-за стола. Мать устремилась следом.
– Почему вы так делаете? – всхлипывала она в соседней комнате. – Зачем унижаете ее?
В столовой воцарилось напряженное молчание, посредством которого Саммерсы пытались возобновить подобие радостно-праздничной трапезы. Когда наконец Клара вернулась, я адресовала ей благодарную улыбку. И все-таки, несмотря на все мои страдания, мне почему-то казалось, что это именно я виновата в подпорченном праздничном обеде.
Ави Герцог стоит на открытой террасе, примыкающей к гостиной моего номера. Отсюда открывается широкая Панорама – море и прибрежная полоса вдоль всего Тель-Авива. Подобрав под себя ноги, я сижу на софе и смотрю на него. Очень умно и деликатно он расспрашивает меня о моей жизни. В умении вести беседу ему никак нельзя отказать. Видимо, он изрядно наловчился в этом деле во время многочисленных допросов, которые регулярно устраивает заключенным-арабам, плененным израильской армией за последние три года войны, которая, кстати, принесла ему генеральский чин.
– Мне кажется, – говорит он, – в вас странным образом сочетаются чувство юмора и пессимизм. Именно такое у меня сложилось впечатление. Не знаете почему?
Я не спешу отвечать, предпочитая уклониться от обсуждения предмета, который называется Мэгги Саммерс собственной персоной. Как бы объяснить ему попонятнее, что я в принципе отнюдь не возражаю, чтобы он исследовал мою плоть, – лишь бы только не лез в душу. Дар слова на время оставил меня. Я не могу подобрать удовлетворительного объяснения тому, что я такая, какая есть, и ничего больше. Пожалуй, в данном случае вполне сгодился бы и развязный ответ, если бы это поспособствовало переходу к более интимной фазе беседы.
– Полагаю, дело в том, что я не могу чувствовать себя счастливой постоянно, – сформулировала я наконец и тут же пожалела о сказанном, потому что звучало это довольно глупо.
– Нет, Мэгги, дело не только в этом. Я наблюдал за вами в течение нескольких месяцев, я хотел узнать вас, однако вы оказались более недоступны, чем сам Арафат. И все же я часто видел, как вы смеетесь и шутите, разговаривая с другими журналистами или даже с министерскими служащими. Почему же вы так опасались разговора со мной?
