– Мужики, отдыхать!
Нормальные люди все спать легли, а мы – нет. На нашей БМП днём побило "половину разных нужных приборов", вот Соседу и взбрендило, в неумную его голову, отыскать поблизости какую-нибудь расколошмаченную бэшку и свинтить всё необходимое оттуда. Чудак. Зачем ему понадобились рисковые приключения посреди ночи, не знаю.
По словам Соседа, ничего особенно сверхъестественного в осуществлении его "классной задумки" не было, "просто нужно перебежать через дорогу, и там уже чего-нибудь да сообразим, там наших подбитых бэшэк – не меряно".
Легко, если забыть о том, что на город опустилась тёмная и омерзительно ветреная ночь, что идёт война, и кругом молотят из всего попадающегося под руку, и что ещё неизвестно, кто там, через эту хренову дорогу, хозяин.
Несколько секунд интенсивно шевеля немногочисленными извилинами коры головного мозга своего лопоухого черепка, и отчаянно борясь со сном, я пытался поднапрячься и серьёзно подумать о предложении.
Трудновато, засыпаю на ходу, но чую – выбор не богат.
И что же делать? Поохать и завалиться спать – слишком просто и неинтересно; разбрасываясь слюнями и нецензурными выражениями, поубеждать Соседа в его неправоте – трудоёмко и заведомо безрезультатно; плюнув на страхи и предрассудки, побежать сломя голову фиг знает куда – чистое безумие и самоубийство; притворясь чертовски усталым, молча отпустить Соседа одного – просто предательство.
Пойти на встречу со смертью, потеряться и кануть в безвестность, мне хотелось меньше всего, определённый опыт уже имелся, как говориться: "это мы уже проходили", но отпускать Соседа "в однюху" не позволила совесть. Совесть пока ещё у меня есть. Приходится идти.
– Ну ты идёшь или как? – Сосед корчит обезьянью гримасу, обозначающую у него крайнее нетерпение.
– Или как! – я двусмысленно улыбаюсь в ответ. – Да ладно уж, ладно. Вместе навсегда! Сосед forever! – закинув автомат на плечо, я выхожу из подъезда первым.
По привычке быстро, но внимательно оглядываю зону предполагаемого боестолкновения: местами – абсолютно непроглядная темень, местами – высоко-высоко, вспыхивают и гаснут яркие угольки трассеров, местами – чудовищно-сюрреалистическая картина пожаров – неровными факелами горит газ, вырываясь из тонких, обрубленных снарядами труб газопроводов. Картина, в общем, привычная, но всё равно, страшно. Страшно, что это навсегда.
Группа бойцов сидит на вырванном с корнем, толстом изогнутом дереве у низенького, грозящего вот-вот потухнуть, костра; позади, сжавшись в зародыши, с опущенными от усталости плечами и головами, на пустых малахитовых цинках, застыв, сидят ещё трое и, видимо, засыпают; двое, торопливо перебирая ногами и спотыкаясь, куда-то несут на носилках молчаливого раненого; другие двое, без оружия, стоят чуть поодаль от выжженной груды металла подбитого танка и курят, по недавно наработанной привычке осторожно пряча дымящиеся сигареты в ладони; ещё двое, сидя на башне одной из трёх БМП, почти в полной темноте, разбирают и чистят автоматы.
