– Наши все с нами, – устало огрызнулся я, – и по подвалам не шляются!
– Не знай, щас глянем, – миролюбиво ответил Ча-Ча, толкнув меня в бок. – А что?
– Да мы подвал зачищали, а там боец один, с гранатой в обнимку. Я его чуть не положил, идиота. Идите, сами посмотрите, – обладатель голоса высунулся в окно второго этажа, – Может он ваш, заберёте его, пока жив. Он там, в самом дальнем углу.
– А сами вы – каких кровей?
– Как каких? Спецназ ВВ! Не похож? – засмеялся он.
– Худой больно, – Сосед покрутил на пальцах спичку, – для спецов!
– А вы что, можете меня подкормить? – вэвэшник встал на подоконник.
– Ты лучше слезь оттуда, недокормленный! – зло посоветовал ему я. – Подстрелят ведь.
– Не подстрелят! Мы тут сами наутюжили. Вон, четверых чертей грохнули тут. Здесь лежат, можете посмотреть.
– Ты думаешь, мы не видели?
– Ладно. Идите вниз, гляньте на идиота. Может ваш, а то жалко пацана, пропадёт за так, – и вэвэшник, спрыгнув с подоконника, скрылся в квартире.
В кромешной тьме сырого подвала помог фонарик Соседа, пацана мы нашли быстро.
Прислонившись спиной к стене, поджав под себя ноги, держа в вытянутых вперёд перед собой руках гранату РГД-5, в самом дальнем углу просторного подвального помещения с высоким потолком, утонув задницей в вязкой коричневой грязи, сидел боец. Одетый в короткий чёрный бушлат и чёрную шапку с кокардой, он таращил на нас полные страхом глаза и шептал:
– Ща взорвётся, взорвётся, там чеки нет. Я выдрал нечаянно. Идите отсюда, взорвётся.
– Не боись, разберёмся! – попытался приободрить его Сосед. – Ты только не бросай, держи, придумаем чего-нибудь.
Совсем юное, мальчишеское лицо, когда нос картошкой и большие карие глаза нараспашку, излучало такой неуёмный страх и безысходность, что мне самому захотелось сесть с ним рядом и расплакаться. Мне – двадцать, а он, кажется, такой молодой, что младше меня на целую жизнь. Страх сковал его движения и отключил мозг. Сейчас его руки устанут, и он выронит гранату. И убьёт нас всех четверых. Мне стало так жаль его, что я почувствовал себя виноватым, будто это я оторвал его от мамкиной груди, и послал умирать в вонючем подвале Грозного. И я буду виноват не только в своей смерти, но и в его тоже. Чертовщина какая-то!
– Ты кто? – приблизился к нему я.
– М-м-о-орская п-п-пех-о-ота, – раскис парнишка. Из его широко раскрытых глаз крупными каплями посыпались слёзы. – М-мы вто-о-орой день всего-о, – он задрожал и застучал зубами, руки его тряслись всё сильнее.
