И только когда он снова начинает пить, напевая себе под нос: «Где бронепоезд не пройдет, и м-м-м не промчится, тяжелый танк не проползет, — там пролетит стальная птица!» — только тогда, глядя на его счастливую физиономию, Иуда злится.
— Да он просто издевается! — пинает он пьяного до бесчувствия сына, наглядно демонстрирующего бессилие традиционной и нетрадиционной медицины. Он не видит блаженной улыбки Ира, расплывшейся от уха до уха. Ир представляется себе витязем в сверкающих несокрушимых доспехах собственного алкоголизма. Непобедимый воин, с улыбкой отбивающий бутылкой сыплющиеся на него стрелы и копья. Герой. Ир Непобедимый. Это не болезнь. Это самооборона.
— Гв-вардия ум-мир-р-р-р-а-ет, но не сдается! — заплетающимся языком кричал Ир и заходился истерическим смехом вперемешку с пьяными слезами.
Иуда скрежетал зубами и уходил. Он мог убить старшего сына — но не получил бы никакого удовлетворения от своего праведного гнева. Ведь лишение жизни как наказание имеет смысл только тогда, когда эта самая жизнь имеет для лишаемого ее исключительную ценность. А Иру было совершенно наплевать на свою иждивенческую жизнь, на себя самого, на грозящие ему неприятности. Это лишало последние карательных свойств. Он изобрел универсальную тактику. Его просто нельзя наказать, напугать, заставить мучиться стыдом.
— Знаешь, я никогда не брошу пить, — торжественно поклялся Онану Ир, прикладывая к синякам мокрое полотенце.
Громоотводом выступала Шуа. Бездна безгласия принимала в себя весь камнепад. Иуда обвинял ее во всем, начиная с того, что она отвратительная мать и жена, и заканчивая бедами человечества. Связь здесь очевидна — так как Шуа плохая мать и жена, а она женщина, то, следовательно, большинство женщин — отвратительные матери и жены. Ухитряются вырастить вот таких вот дебильных детей даже от Иуды (далее следует пространное перечисление заслуг), таким образом, большинство детей — уроды! А о каком прогрессе и процветании может идти речь, когда даже слабый ручеек героических генов растворяется в мутном потоке глупости, лености и безответственности…
— Хочешь, чтобы что-то вышло хорошо, — сделай это сам!
Потом задумался и с какой-то надеждой спросил:
— Шуа? Ну скажи, это точно мои дети?..
Сразу после смерти Онана Иуда всю свою отцовскую «заботу» немедленно обратил на Ира, чтобы не проронить зря ни капли. Вознамерился во что бы то ни стало сделать старшего сына человеком.
— Нельзя и тебя упустить! — крикнул он и, заломив руки, помчался в кабинет.
