ТРОЩЕЙКИН:
Как знаешь.
Входит с Куприковым и репортером. Куприков - трафаретно-живописный живописец, в плечистом пиджаке и темнейшей рубашке при светлейшем галстуке. Репортер - молодой человек с пробором и вечным пером.
Вот это Игорь Олегович Куприков. Знакомьтесь. А это господин от газеты, от "Солнца": интервьюировать.
КУПРИКОВ: (Любови).
Честь имею… Я сообщил вашему супругу все, что мне известно.
ВАГАБУНДОВА:
Ах, это интересно!
Расскажите, что вам известно!
ТЕТЯ ЖЕНЯ:
Вот теперь… Поль! Блесни! Ты так чудно рассказывал. Поль! Ну же… Господин Куприков, Алеша, - вот мой муж тоже…
ДЯДЯ ПОЛЬ:
Извольте. Это случилось так. Слева, из-за угла, катилась карета "скорой помощи", справа же мчалась велосипедистка - довольно толстая дама, в красном, насколько я мог заметить, берете.
ПИСАТЕЛЬ:
Стоп. Вы лишаетесь слова. Следующий.
ВЕРА:
Пойдем, дядя Поль, пойдем, мой хороший. Я дам тебе мармеладку.
ТЕТЯ ЖЕНЯ:
Не понимаю, в чем дело… Что-то в нем испортилось.
КУПРИКОВ: (Писателю).
Разрешите?
ПИСАТЕЛЬ:
Слово предоставляется художнику Куприкову.
ЛЮБОВЬ: (мужу).
Я не знаю, почему нужно из всего этого делать какой-то кошмарный балаган. Почему ты привел этого репортера с блокнотом? Сейчас мама собирается читать. Пожалуйста, не будем больше говорить о Барбашине.
ТРОЩЕЙКИН:
Что я могу… Оставь меня в покое. Я медленно умираю. (Гостям.) Который час? У кого-нибудь есть часы?
Все смотрят на часы.
ПИСАТЕЛЬ:
Ровно пять. Мы вас слушаем, господин Куприков.
КУПРИКОВ:
Я только что докладывал Алексею Максимовичу следующий факт. Передам теперь вкратце. Проходя сегодня в полтретьего через городской сад, а именно по аллее, которая кончается урной, я увидел Леонида Барбашина сидящим на зеленой скамье.
ПИСАТЕЛЬ:
Да ну?
КУПРИКОВ:
Он сидел неподвижно и о чем-то размышлял. Тень листвы красивыми пятнами лежала вокруг его желтых ботинок.
ПИСАТЕЛЬ:
Хорошо… браво…
КУПРИКОВ:
Меня он не видел, и я за ним наблюдал некоторое время из-за толстого древесного ствола, на котором кто-то вырезал -- уже, впрочем, потемневшие -- инициалы. Он смотрел в землю и думал тяжелую думу. Потом изменил осанку и начал смотреть в сторону, на освещенный солнцем лужок. Через минут двадцать он встал и удалился. На пустую скамью упал первый желтый лист.
ПИСАТЕЛЬ:
Сообщение важное и прекрасно изложенное. Кто-нибудь желает по этому поводу высказаться?
КУПРИКОВ:
Из этого я заключил, что он замышляет недоброе дело, а потому обращаюсь снова к вам, Любовь Ивановна, и к тебе, дорогой Алеша, при свидетелях, с убедительной просьбой принять максимальные предосторожности.
