— Вздор! — слышится как наяву голос корифея. — Его затравили, уморили голодом, уничтожили оккупанты» (с. 3, 51, 288, 301).
Какие оккупанты — немцы, что ли? Нет, оказывается, Сорокин так называет ненавистную советскую власть. А за что уморили-то? Ведь Блок в поэме «Двенадцать» первый восславил Октябрьскую революцию, освятив ее именем Христа.
— Вот за это и уморили, — объясняет золотой самородок. — Ибо «Религия — опиум для народа!», как говорил «чахоточный гном» Ленин (с. 7, 241), которому в моем родном поселке более 600 памятников (с. 239).
— Да не он же это говорил, а Маркс, и совсем иначе: «Религия есть опиум народа». Народа, а не для народа.
— Цыц! — рыкает тень Сорокина, — Я лауреат премии Ленинского комсомола, знаю этого Маркса и сыт пропагандой «кровавых карликов эры Октября!» (с. 43).
Я смолк. А он после Бунина и Блока переходит к трагической судьбе Павла Васильева. Цитирует его показания на следствии и, от плеча до плеча развернув свой интеллект, производит научный литературно-лексический анализ текста. О, это нечто!.. Там встречаются такие слова и обороты речи: «оказался в плену», «рука помощи», «предавал», «скрывал». Сорокин восклицает: «Не его это словарь! Не его это душа. Грубая подтасовка!» (с. 23–24).
Корифей не соображает, что поскольку это не стихи, а деловая бумага совершенно иного «жанра» — показания подследственного, то и подход здесь должен быть совсем иным. К тому же, все эти речения вполне применимы и в стихах. Например, что непоэтичного в слове «скрываться»? Тютчев писал:
Молчи, скрывайся и таи
И мысли и мечты свои…
Корифей считает особенно убедительным разоблачением фальшивки те слова в тексте допроса, которые против Клюева и Клычкова. Ну, не мог, мол, никак не мог замечательный русский поэт назвать врагами народа своих друзей-учителей!
Ах, Сорокин, вас не сеют, не жнут, вы сами родитесь в изобилии!
В апреле 1934 года в редакции «Нового мира» состоялся вечер Павла Васильева. И вот что он сам говорил во время обсуждения его стихов о присутствовавших там своих друзьях: «Разве Клюев не остался до сих пор ярым врагом революции?.. Теперь выступать против революции и не выступать активно с революцией — это значит активно работать с кулаками и фашистами… Сейчас Сергей (Клычков) выглядит бледным, потому что боится, что его не поймут, его побьют, но, к сожалению, должен сказать, что я желаю такого избиения камнями… Клычков должен сказать, что он на самом деле служил, по существу, делу контрреволюции, потому что для художника молчать и не выступать с революцией — значит выступать против революции». Так вот, это было сказано не на следствии, не под угрозами и пытками, а на собственном вечере в журнале. Почему же он не мог повторить это на следствии?
