— Я думаю, то, что вы лежите здесь раненый, доказывает именно это. Впрочем, если вы предпочитаете, чтобы я называла вас упрямым как баран, буду рада оказать вам эту любезность.
— Я не предпочитаю, но…
— Я отказываюсь спорить с раненым, — перебила она. — Вам холодно?
— Холодно?
— Да. Это американское слово, означающее «не тепло». Вы промокли до нитки, а мне нечем вас укрыть.
Остин не сразу вспомнил, что действительно весь мокрый. Взглянув на Элизабет, он увидел, что она тоже промокла: платье прилипло к ее телу, словно было нарисовано на нем. Он устремил взгляд на ее грудь и отчетливо видимые острые соски.
Огонь пробежал по его телу.
— Нет, мне не холодно.
И действительно, с каждой минутой ему становилось все теплее. Словно зачарованный, он смотрел, как с каждым вздохом поднимается и опускается ее грудь. Он поднял глаза, и от того, что он увидел, у него перехватило дыхание. Тусклый свет фонаря освещал ее великолепные волосы. Масса ничем не заколотых локонов падала на ее плечи и атласным покрывалом спускалась по спине, достигая каменного пола, на котором она стояла на коленях. Остин тут же представил ее в своей постели, обнаженную, прикрытую только своими необыкновенными волосами, с улыбкой на соблазнительных губах.
Ее соблазнительные губы… Он посмотрел на них и, вопреки боли, которую он чувствовал во всем теле и которая ударами обрушивалась на голову, его охватила волна вожделения и страсти.
И в тишине раздался мучительный стон, который он не сумел сдержать.
— Очень больно?
Он скрипнул зубами и закрыл глаза.
— Вы и представить себе не можете.
Элизабет отодвинулась, и он услышал, как она что-то делает неподалеку от него. Он попытался усилием воли приглушить непроходящее желание. Представил себе, что она безобразна; убеждал себя в отчаянии, что не выносит запаха сирени. Все было бесполезно. Желание нарастало, и он снова застонал.
— Я хочу, чтобы вы выпили это, — сказала она. Остин открыл глаза. Она сидела рядом с ним и протягивала деревянную чашечку.
— Что это?
— Всего лишь смесь трав, корешков и дождевой воды. — Элизабет осторожно приподняла его голову, чтобы он мог пить. — Это облегчает боль. Слишком опасно пытаться добраться до дома, пока не прекратится дождь. А пока вам надо отдохнуть и набраться сил.
Существовало только одно средство для облегчения этой боли, и его не было в этой чашечке, но Остин выпил, потому что ее глаза дали ему понять, что возражений она не потерпит, а он слишком устал, чтобы спорить.
