Генерал оказался, по-видимому, более энергичным "реципиентом" этого газа, нежели все мы. Я изумился, когда он вдруг крякнул на своем стуле. Я не узнал генерала. Фельдфебельский нос его шевелился от возбуждения, рыжие усы топорщились. В маленьких глазах под мощными бровями вспыхивали небывалые огни.
– Эх! - крякнул он вдруг и махнул рукой, "была не была", обращаясь к Анне Георгиевне. - Слушай-ка, что я тебе скажу, Нюта!.. Смотрю я вот сейчас, знаешь ты, на них… На именинницу нашу дорогую, да на Павла свет Николаевича вот этого… Смотрю, говорю те бе, и думаю: "А ведь - дураки! Ох, дуралеи!.." Ну чего они ждут? Что хотят выиграть, объясни мне это? Гляди: оба молоды. Гляди: оба - кровь с молоком, веселы, здоровы, жизнь кипит!.. Хороши собой оба. Так объясни ты мне - чего же им, болванам, не хватает? Молчи! Отвечай мне сама, Лизок! Прямо, не виляя, по-военному… По сердцу тебе сей вьюнош честной? По сердцу! Замуж - пора тебе? Скажу сам: давно пора! Так чего же вам прикидывать, чего скаредничать? Кому это нужно? Живете бок о бок, во цвете лет… Так чт о же вы?
По комнате пробежал как бы электрический разряд - испуг, трепет, возмущение, согласие… А Лизаветочка… Нет, Лизаветочка не опустила снова глаз в колени, как сделала бы вчера, как сделала бы час назад. Она не вспыхнула, не упала в обморок, не выбежала в прихожую… Она вдруг выпрямилась, подняла голову и большими, широко открытыми глазами уставилась на дядю.
– Да, дядя Костя, - негромко, но очень внятно проговорила она, чуть-чуть бледнея, и Раичка Бернштам заломила руки в уголку на диване, впившись в подругу с жадным восторгом. - Да… Ты - верно… Только… Павлик… Он - не нравится мне, дядя Костя… Я… Я… люблю его, дядя Костя…
…Бог весть, что вышло бы из этого, если бы мы могли в тот миг говорить, соблюдая очередь, последовательность, слушая друг друга… Страшно подумать, до чего мы договорились бы в ту ночь… Но сразу поднялся такой шум, такая неразбериха вопросов, признаний, восклицаний, торопливых ответов, смущенных взрывов смеха, всхлипов каких-то, что… Всё смешалось в доме Свидерских!..
– Браво-брависсимо, дядя Костя! - вскочил со своего стула который-то из двух Коль. - Пррравильниссимо, старый воин! Мы всегда хорошо думали о вас, хоть вы и арррмейский генерал… Только… Ну что тетя Анечка в этом понимает? Вы меня, конечно, извините, тетя Аня, дорогая… Я очень… Очень я у… уважаю вас, - глаза его выпучивались всё сильнее, пока он, сам себе не веря, выпаливал эту тираду, - но… тетушка! Да ведь вы же запутались, устраивая Лизкино счастье… Ну что вы ей готовите? Кого? Старика с денежным мешком? Этого косопузого грекоса? Папаникогло этого? Губки и рахат-лукум в Гостином дворе, в низку? "Ах, Фемистокл Асинкритович, мы вас ждем, ждем…" Кто ждет? Она? Лизка? Чего ждет? Рахат-лукума его, халвы его липкой? Да как же вы не видите!..
