Черная итальянская лампа, изогнутая над чертежным столом, развернута была так, что высвечивала находившееся в тени пространство для работы, и внимание Амадео автоматически переключилось на разбросанные там рисунки.
– Хочешь сейчас посмотреть мои работы? – Рука Парис легонько лежала в его руке, и он снова улыбнулся ей в глаза.
– Почему же нет, cara?[2] Давай посмотрим, что там у тебя. – В его тоне чувствовалось снисхождение, и Парис по голому деревянному полу быстро подбежала к столу. Здесь обретался ее подлинный мир, место ее надежд и мечтаний, полетов воображения и вдохновения, ее фантазий и замыслов. И, конечно, стимул ее честолюбия. Парис знала, что она талантлива. Она знала свои реальные возможности для настоящей, пусть и тяжелой работы. Она бесконечно верила в себя. Все, что ей было сейчас необходимо – это чтобы кто-то еще поверил в нее так же сильно, как она верила в себя.
Амадео почувствовал у себя на щеке ее легкое дыхание, когда они вместе склонились над столом, где она разложила свои наброски. В них, без всякого сомнения, ощущался ум. Они были оригинальны – иногда даже слишком. Он смотрел профессиональным взглядом, невольно прикидывая, за какую цену можно было бы продать такую одежду… вызывающую и волнующую.
– Ты можешь предложить кое-что из этого в дома, где шьют одежду для молодежи. В такие, как на Плас де Виктуар, например. Приготовь образчики и пройдись по домам мод, cara. Уверен, там будут рады попробовать с ними заняться.
Глубокие темно-голубые глаза Парис расширились от ужаса.
– Ой, но это же целое направление в моде. Я должна сделать коллекцию полностью. Разве ты не видишь, Амадео, тут все сочетаемо: цвета, ткани, общее ощущение.
Амадео запрокинул голову и расхохотался:
– Да ты хочешь начать сразу с вершины, Парис Хавен?
Его глаза издевались над ней, и, к своему ужасу, Парис почувствовала смущение. Merde,[3] сердито подумала она, ведь я преодолела стыд и робость, чего же я стыжусь сейчас? Люди и раньше смеялись надо мной. Она угрюмо повернулась к нему.
– Почему бы нет?
Ее голос слегка дрожал, и Амадео мог созерцать точеные линии ее профиля. Ее полный чувственный рот не гармонировал со спортивной стройностью ее тела, придавая чуть больше эротичности ее лицу. Надо ее успокоить, решил он, взглянув на часы. Время еще было, а она казалась ему все более занятной.
– Почему бы нет? – повторила Парис, повернувшись к нему лицом. – А как же еще начинать?
На этот раз Амадео скрыл улыбку. Стало ясно, что дочь Дженни Хавен следует много чему поучить.
