- На плохих можно, - убежденно сказал Сережа.
- И на плохих нельзя. Только когда я встречу тех... я надену очки.
- А что, очки ни разу не стреляли?
- Нет, Сержик, может, они вообще никогда не будут стрелять, может, в них должен смотреть особый человек, как тот геолог, не знаю. Сколько я на кошек и собак ни смотрел, ничего с этой живностью не происходило. У нашего Кабысдоха, по-моему, после выстрела из очков только аппетит прибавился. Жрать стал раза в полтора больше.
- Слушай! - заволновался Сережа. - Нужно показать учителям, ученым, это ж интересная штука!
- Не надо, - жестко сказал Саша, - никому ничего не надо показывать. Сначала я посчитаюсь с отцовыми убийцами, а потом будем показывать.
Они опять замолчали. И было в этом молчании какое-то затаенное кипение.
- Я, Сережа, мечтаю быть прокурором. Большим прокурором. Как, скажем, Руденко. Выступать на международных судах, там, где судят страшных преступников, которых судили, например, на Нюрнбергском процессе. Я мстить хочу, Сережа. Не только за отца, а вообще за всех убитых, замученных. Я вот думаю, поймают тех, кто истязал отца, и что будет? Что? Ну, может, расстрел или там двадцать лет, если найдется какой-то оправдательный повод. Пуля для убийцы? Это что? Мгновенная смерть, почти незаметное избавление от страданий. У нас в лагерях люди мечтали о пуле! На совести у преступников годы, не часы, а годы мучения людей, и мгновенная смерть - в расплату. Годы преступлений - и миг наказания. Тысячи, десятки тысяч часов насилий и зверств - и секунда возмездия. Несправедливо это, Сережа! Наказание должно быть соизмеримо с преступлением! Преступник должен знать, что возмездие - это всего лишь обмен ролями, и чем страшнее мучения жертвы, тем страшнее кара. Подумаешь, приговорили Геринга к виселице!
- Он отравился, - тихо сказал Сережа.
- Да. Это что? Насмешка над всеми павшими по воле этого выродка! Когда я найду отцовых убийц, они у меня пройдут все ступени, которые прошел отец. Три года постоянного страха смерти и три часа нечеловеческих мучений. Они у меня узнают...
Саша говорил отрывисто, взволнованно. Было странно, что белое лицо его даже не порозовело под солнцем.
- Ты не прав, Саша, - тихо сказал Сережа, - мы не фашисты. Мы не можем мучить человека, даже если он большой преступник. А убийцам всегда дорога своя шкура, поэтому смерть для них - самое большое наказание.
- Нет! - Саша отчаянно замотал головой. - Это мы так думаем. И это неправильно. Для того, чтобы скончался Гитлер, пришлось смерти скосить пятьдесят миллионов человек. За одну жизнь сумасшедшего пятьдесят миллионов невинных? Нет, ты это понимаешь, Сережа?
