Вот в сопровождении нескольких своих спутников поднялся седобородый старец в бараньей шубе и в папахе из золотистого каракуля. Это Абу-Супьян, он обратился к Мустафе.
— У меня к тебе просьба, — сказал он. — Но прежде скажи мне, кто в роду моего друга Али-Шейха достоин возложить на себя бремя старшего?
— Я, уважаемый Абу-Супьян. Больше некому. Мне отныне платить на земле долги отца. Я слушаю тебя, почтенный… — склонив в знак уважения бритую голову, смиренно ответил Мустафа.
— Не знаю, правильно ли ты меня поймешь, сын мой…
— Да пусть будет поражен проклятой болезнью тот, кто не постарается понять старшего!
— Гордо говоришь, сын мой. Да и мог ли сын такого отца быть иным. Стоящий человек и в юности пожилой, а бездельник и в сорок лет шалопай.
— Я буду счастлив, если окажусь полезным.
— Не мне об этом говорить, всем нам был дорог покойный, да будет жить его имя среди тех великих имен, что хранит в памяти земля наша… Его мудрость и то, как он знал человеческую душу, достойны любой высокой похвалы… Что я в сравнении с ним? Заштатный служитель веры…
— Ваша звезда, почтенный Абу-Супьян, сверкает рядом со звездой моего отца…
— Благодарю тебя. Не знаю, как и приступить к моей просьбе.
— Не затрудняйтесь, уважаемый Абу-Супьян, я весь внимание.
— У незабвенного отца твоего был древний рукописный коран с медной застежкой?
— Почему был? Он и сейчас хранится в нашем доме.
— Я всю свою жизнь стал бы молиться за всех вас, сын мой, и за отца твоего, если бы ты удостоил меня чести стать владельцем этого корана… Мне хочется лишь одного: чтоб с этой книгой я унаследовал и знания и авторитет твоего отца… А тебе известно, сын мой, как порой необходима опора и вера людей, чтобы творить для них добро…
— Так это же реликвия нашего рода, — вмешался кто-то из дальних родственников, но Мустафа тут же перебил его — тот был моложе.
— Как ты смеешь вмешиваться в разговор, — сказал он, — и перебивать старших? Сходи-ка лучше да принеси эту книгу. Если есть на земле человек, святостью своей заслуживший унаследовать в память о моем отце этот коран, так это только Абу-Супьян.
— Благодарю тебя, сын мой… Я передам моим сыновьям — у меня их четверо — рассказ о твоем достоинстве и мужестве, — надеюсь, вы станете братьями.
— Я буду рад, почтенный Абу-Супьян. Вот она, эта книга. Храните ее.
— Пуще глаза своего буду беречь!
— В добрый час, Абу-Супьян!
— Спасибо!
Абу-Супьян попрощался со всеми, — не послушался тех, кто советовал ему остаться переночевать, а в путь пуститься с рассветом, — погладил бороду, пожал всем руки, раскланялся и, прижимая к сердцу под шубой драгоценный дар, потянул за уздечку свою старенькую лошадь и медленно двинул из аула в южную сторону. Велика была радость в душе почтенного старика. Пусть теперь ему завидуют все, возомнившие себя самыми истинными служителями веры, пустые брехуны. А их немало в его родном ауле Шам-Шахаре, прилипших к мечети, как смола к стволу дерева.
