Я оторопел.
- Как же так? Ведь вы согласились, когда я вас спрашивал, даже головой кивнули и...
- Вы что-то путаете. Совсем наоборот. Я вас предупредил, что прибегну к административным воздействиям, если ваше самоволышчанье повторится. У меня есть свидетели нашего разговора.
Свидетели? Опять свидетели... Все на свете задались целью свидетельствовать против меня. Что ж это такое?
- Что ж это такое? - словно мысленное эхо произнес шеф. Я уже давно собираюсь с вами поговорить. За последние полтора-два месяца вы сильно изменились, и, должен признаться, не в лучшую сторону. Я знаю, что у молодежи бывает всякое. Каждый должен через это пройти, но все же... существует предел. Некоторые границы нельзя переступить, не потеряв уважение общества и тех людей, хорошим отношением которых дорожишь. Я на многое закрываю глаза, но это уж слишком. Вы мне нравитесь, вернее, нравились и как работник, и как человек, но, простите, в некоторых вопросах я бываю по-настоящему принципиален. Это не мелочи, это серьезно.
- Что вы говорите, Исаак Исаакович! - возопил я. - Что "слишком"? Причем тут уважение, причем тут молодость, совсем я не такой уж молодой!
- Тем более. Все эти ваши разглагольствования и демонстрации ни к чему хорошему не приведут. У нас в коллективе разные люди, и каждый понимает вас по-своему.
- Какие разгл... какие демонстрации? - лепетал я, совершенно подавленный.
- Вы знаете, о чем я говорю.
И он посмотрел на меня тем долгим, всепонимающим и всепроникающим взглядом, которым на меня в последнее время стали частенько поглядывать знакомые и незнакомые люди. Этим взглядом он будто петлю надел мне на шею, и я почувствовал мгновенное удушье. Со словами "ничего я не знаю" я покинул своего начальника.
В институтском коридоре я с минуту стоял, пытаясь собраться с мыслями, но они как назло разбегались подобно тараканам, попавшим в световой луч. Ко мне подошел Жора. В отличие от обычного состояния его физиономия сменила хитровато-насмешливое выражение на высокомерно-кислую мину, что, разумеется, ему решительно не шло.
- Вот что, - сказал он деловым тоном. - Я не против шуток, пока они делаются на дружеской ноге.
- Ты о чем? - равнодушно спросил я. Мне внезапно стало все равно, я был готов ко всему самому плохому.
- Это ты сказал Аделаиде, будто я сочинил стишок про Тукина?
- Какой стишок?
- Ну тот, ты знаешь, о чем я говорю...
- Я? Аделаиде? Ты что?
- Слушай, я знаю Адель уже восемь лет, и она не такой человек, чтобы врать.
