Тадонгу неожиданно стало весело. Он засмеялся и махнул свободной от бутылки рукой:
— Кукла. Идол, — сказал он со смехом. — А нам предстоит делать вид, что он человек, и гнуть шеи.
Второй стражник тоже сел. Мужчина вновь приложился к бутылке и загоготал.
— Кукла? — удивился один из летней.
Тадонг воровато огляделся и поманил обоих стражников наклониться ближе.
— На самом деле, — доверительным шёпотом поведал он, — это чудовище. Разве вы не поняли? Что ещё появляется ночным призраком, а потом принимает обольстительный и жуткий образ? Оно принесёт нас в жертву своему кукловоду и пожрёт наши души.
Первый стражник сглотнул, второй робко спросил:
— А… младенцев оно не крадёт?
— Нет, — взвизгнул Тадонг. — Какие младенцы?! Вы что, не слушали меня? Это совсем другое чудовище.
Летни, хмурясь, покачали головами.
— Мы должны изгнать его, — тем временем гнусаво объявил мужчина. — Пока ещё не поздно.
Он совсем опьянел и принялся что-то бормотать себе под нос.
— Как думаешь, он знает, что говорит? — спросил первый стражник у второго, не опасаясь, что и Тадонг поймёт его слова.
— Не нам судить, — был ответ. — Только ясно, что это дело нельзя оставлять на них. Кто здесь может в нём разобраться? Госпожа — чужая, да и где видано, чтобы у женщины был ум в голове. Этот, он из Умэй, а им, всем известно, весенним ветром с детства в голову надувает.
— Надо Оруру сказать.
— Да, только ведь он ещё молод.
— А он и не будет сам решать — пусть использует дар, дело-то важное.
— Верно, — согласился второй. — Я всех соберу, а ты затащи этого внутрь.
— А, пусть так полежит, — махнул рукой первый стражник. — Рассвет скоро, ничего ему не сделается.
— Зато крику будет поутру.
— Да, госпожа это любит. Жаль, пропустим зрелище.
Они ушли, а Тадонг, всхлипывая, всё продолжал бормотать, умиляясь собственному красноречию:
— Весены не верят летням, не верят даже своим людям. Они считают, люди не могут править, они — скот. Они — средство. Другое дело всякие чудовища. Вот они и будут управлять нами. Поставят куклу и станут дёргать за ниточки. Что за дух кроется в той оболочке? Что за дух, двигая ей, будет двигать нами? Куда мы идём, признавая за ним власть? Мне смешно. Повиноваться раскрашенной марионетке — этого от меня хотят. Только я не согласен, не согласен! Слышите? Не согласен! Ну, послушайте же меня, кто-нибудь…
