Марина танцевала с Малышевым, ко-пилотом «Сокола» – метался над загорелыми коленями подол легкого зеленого платья, метались легкие волосы, она улыбалась Малышеву так, словно кроме них никого здесь больше не было, Малышев улыбался в ответ смущенно и гордо. Панарин пожал плечами, повернулся к стойке и взял новый бокал.
– А о тебе тут справлялись, командор, – сказал Рамирес.
– Кто?
– Вон та блондинка в зеленом. Не грусти, кабальеро, все образуется. Одолжить тебе наваху?
– Откуда она у тебя, хомбре…
– Метеорная опасность со штирборта, командор, – сказал Рамирес, и тут же Панарина тронули за локоть.
– Молодец, что пришел, – сказала Марина. – Что же ты меня не поздравляешь? Вот. – Она коснулась круглого значка с цифрой «один», полагавшегося ей за участие в рабочем полете.
– Поздравляю, – сказал Панарин.
– Ты нарочно отправил меня в такой скучный полет?
– Зато настоящий.
– Интриган. Пойдем танцевать? Нет-нет, туда, где что-нибудь медленное, надоели эти ужимки и прыжки. Да и ты сможешь меня обнять. Коробит?
– Да нет, – сказал Панарин. – Привыкаю помаленьку.
– Нахал. Ко мне невозможно привыкнуть.
– Я постараюсь.
– Глупости какие. Я меняюсь, как море, я легка, как беда, в вековечнейшем споре озорства и стыда… Шеронин. Между прочим, посвящено мне.
– Надо же…
– Не иронизируй, наверняка сам не умеешь писать стихи и потому завидуешь. И тебе никто стихов не посвящал, тебе этого не понять. Все, пришли. Мне здесь нравится.
В полумраке ритмично вспыхивали красные, синие и желтые ажурные фонарики, по стенам проплывали тени каравелл, конных рыцарей и старинных замков, голос певца был грустным, как письма, которые остаются неотправленными:
– Звезды в желтых листьях умирали,
их сгребали кучами и жгли.
Шла Любовь в накидке из Печали,
шла печаль в накидке из Любви…
– Понял? – прошептала ему на ухо Марина, прижалась теснее. – Все перемешано до абсолютной неразделимости…
Панарин опустил лицо в пушистые волосы.
«Вот и все», – обреченно подумал он, радуясь этой обреченности.
– Марина, – сказал он, цепенея от нежности.
– Что? Сама знаю. У тебя никогда не было такой, как я? Верю, потому что я уникальна.
– Я…
– И это знаю, поцелуй меня.
Они были не одни в зале, но это не имело значения – не существовало ни зала, ни Эвридики, только музыка и они.
Марина мягко отстранялась:
– Пойдем. У меня опять приступ сумасбродства. Хочу попасть куда-нибудь далеко отсюда. Есть здесь таинственные места, заколдованные замки?
– Есть, – сказал Панарин. – А кто недавно подсмеивался над поисками заколдованных замков, чаши Грааля?
