– Знаешь, – сказал Панарин. – Я вчера в «Приюте» познакомился с забавной девочкой. Астроархеолог. Уверяет, что в Синегорье нашли могильник или что-то в этом роде.
– Разыграла тебя забавная девочка, как младенца. Никакой она не астроархеолог. Могильник… Здесь… Скорее, на Луне изловят бегемота в кратере Арзахель.
– А вдруг?
– Ну, вдруг… – сказал Муромцев. – А ты что-то ударными темпами начал знакомиться с милыми девочками – вчера астроархеолог, сегодня очаровательная Марина…
– Стечение обстоятельств. Сама заявилась поутру.
– Она очень даже ничего, – сказал Муромцев. – Только, на мой взгляд, чересчур уж торопится покорять и властвовать. Я от таких бегаю. – Он внимательно посмотрел на Панарина. – И тебе советую. Коли она, такая вот Цирцея, глуповата – тому, кто наблюдает со стороны, как ты теряешь голову, досадно за тебя, а если она умна – обидно вдвойне…
– Да ладно тебе.
– Ну, как знаешь, я тебя предупредил. Пока, пойду поваляюсь на пляже, может, что и придет в голову под шелест струй…
У двери он оглянулся, хмыкнул, подмигнул, достал световой карандаш, и в воздухе повисли зеленые буквы «Тим + Марина =…». Панарин прицелился в него толстенной папкой. Муромцев погасил буквы, ухмыльнулся и захлопнул за собой дверь.
В «Приюте гиперборейцев» Панарин появился около десяти вечера. Там, как обычно к этому времени, было не протолкнуться. В игровых залах мерзко ревели электронные чудовища, которых нужно было уничтожать из бластера, лязгали доспехи автомата «Рыцарский турнир». Острых ощущений хватало – можно было попытаться проскочить с бешеной скоростью на элкаре по узенькому мостику через пропасть, посадить на планету поврежденный, плохо слушающийся пилота корабль, увернуться на эсминце от торпед, промчаться на мобиле по лабиринту каньонов, и так далее, и тому подобное. Степень достоверности происходящего была весьма высокой. Большинство аттракционов, рассчитанных на реакцию обычного нетренированного человека, были для пилотов практически беспроигрышной и оттого скучной забавой, и для них был оборудован особый зал, где приходилось и попотеть.
Играла музыка, под потолком плавали затейливые разноцветные туманы, в зале танцевали. Панарин любил здесь бывать – в этом радужном веселом вихре он намертво отрешался от забот и тревог, не существовало ни будущего, ни прошлого.
Рамирес играл миксерами, как черт грешными душами, в тысячный раз повествуя какому-то новичку историю своего расставания с заполнившими порт и прилегающие улицы гаванцами. Панарин пробился к стойке, взял бокал с чем-то мерцающим, искрящимся, стал разглядывать зал.
