– Так, может, сразу перейдем к делу? – предложил Андрей, и его отец Сергей Аркадьевич с ним согласился.
– Нет-нет! – замахал руками Вощинский. – Давайте поговорим после ужина. Я так понимаю, Елизавета Германовна совсем недавно вернулась с работы и морить ее голодом, заставляя выслушивать мою нудную семейную историю, было бы жестоко.
Пожелание гостя учли, а Лиза даже была польщена столь явно выраженным вниманием к своей скромной персоне.
За ужином говорили об общих знакомых, сетовали на слишком теплую и слякотную зиму. Павел Алексеевич говорил много, но тем не менее не утомлял собеседников. Слушать его было интересно. Он отличался своеобразной манерой общения: слова произносил немного нараспев, тягуче, как капризный ребенок, активно использовал жесты, делая всевозможные пассы руками, белыми и ухоженными, как у женщины. Лицо его казалось очень живым и эмоциональным. Глаза, выразительные, большие, были как бы полноправными участниками разговора: они то округлялись, показывая высшую степень удивления, то возводились к потолку, когда Вощинский, описывая нечто, его потрясшее, употреблял превосходные степени, то пытливо всматривались в лица его собеседников, стараясь понять, разделяют ли они точку зрения Павла Алексеевича. В общем, гость был явно натурой артистической, темпераментной.
На взгляд Лизы Дубровской, Павел Алексеевич немного перебарщивал по части эмоций. Складывалось впечатление, что все чувства, переживаемые им, достигают запредельной остроты, а между тем речь шла о самых банальных вещах. Елизавете такие манеры были в новинку, поскольку мужчины, окружавшие ее в профессиональной жизни, были скупы на проявление эмоций, казались иногда людьми чересчур деловыми, даже черствыми. Каково же было удивление Лизы, когда она узнала, что Вощинский работает не в театре, не на телевидении, где ему было бы самое место, на ее взгляд, а занимается бизнесом. Причем абсолютно обыденным: что-то связанное с металлоконструкциями и строительством…
После ужина Елизавета встала из-за стола и, полагая, что выполнила все предусмотренные этикетом условности, хотела было произнести заранее заготовленный предлог и удалиться к себе. Но Вощинский выразил столь искреннее огорчение, что ей не оставалось ничего другого, как плюхнуться назад на стул и надеть на лицо самую доброжелательную из своих улыбок.
– Ведь, собственно говоря, я надеюсь на вашу помощь, миленькая Елизавета Германовна, – признался Вощинский, чем до крайности удивил всех присутствующих. – Мне известно, что вы – адвокат.
