Страна эта началась для Александры со смеха: первый же встреченный крестьянин, несший на плечах вязанку хвороста, вдруг уронил свою ношу, всплеснул руками и, с безграничной жалостью глядя на красивую всадницу, сидящую в дамском седле боком, воскликнул:
– Poverina! Povera! Una gambia [34]!
Тут не смог не расхохотаться даже Чезаре, но Александра, отсмеявшись, надолго разозлилась на себя за то, что удостоила своего похитителя не только жалости, но и совместного веселья.
В Италии она чувствовала себя неуютно. И еда не нравилась – из всех блюд, которые подавали, она ничего не ела, кроме хлеба, сыра, сельдерея и померанцев: в Италии корицу кладут чуть ли не во все кушанья, а ее Александра не могла переносить; всякое же мясо было или слишком жирно, или пережарено. Ну а когда в Триесте погрузились на барку – для того чтобы немедля попасть в бурю, – Александра вовсе упала духом, видя в этом самые плохие предзнаменования, хотя всегда любила грозу, приходила в восхищение от этого зрелища и с удовольствием размышляла, сколь все поразительно в природе, а ее изобилие так же велико, как бесконечен ее Творец.
Волны немилосердно качали барку. Погода была туманная, дул сильный ветер. Тучи воздушными полками неслись над страшно волнующимся морем. Сталкиваясь, они меняли форму с крайней быстротой. Серая масса рассеивалась, и глаз едва успевал следить за ее движением. Вскоре начал почти беспрерывно греметь гром; полил дождь – как из ведра, вместе с градом, крупным, как голубиное яйцо… если кто-нибудь мог бы смотреть со стороны и различал что-то в этой круговерти, он наверняка ужаснулся бы, увидев, как на всех парусах несется по морю беззащитная маленькая барка.
Все трое путешественников сбились в тесной каютке, пытаясь укрыться от дождя. Пан Казик беспрестанно молился: судя по всему, он уже прощался с жизнью и, как добрый католик, желал предать свою душу господу вполне очищенной от грехов и смиренно приуготовленной к вечной жизни.
Александра, пожалуй, боялась бы сильнее, но ее так мутило, что она напрягала все силы свои, дабы не опозориться перед несносным итальянцем, исподтишка все время наблюдающим за ней. Это ее бесило несказанно, как вдруг Чезаре склонился к ней и пробормотал – без насмешки, но с сочувствием:
– Уповайте на господа и святую Мадонну, синьорина. Близ Сорренто рассказывают такую историю – вот послушайте. В одно из последних извержений Везувия – а это страшный вулкан, который не раз уже пожрал все живое вокруг себя! – бурным ветром помчало в сторону соррентской равнины черные тучи песчаного пепла, которые мгновенно заволокли все небо и превратили светлый день в непроглядную ночь. Все ожидали неминучей судьбы, постигшей когда-то соседнюю Помпею. Кто мог и успел, бежал куда попало, но большею частью попрятались в своих домах, потому что снаружи не было видно ни зги, а горячий песок засыпался в глаза, лез в уши, в ноздри и в рот, бил по голове и сшибал с ног, хотя и вязли они в пепле выше щиколоток. К счастью, буря стала утихать, песочный ураган мало-помалу ослабевал и наконец прекратился. Только на рассвете осмелились выйти наружу скрывавшиеся в домах. Повсюду навалило пепла чуть не по колени. В великой радости, что они спаслись, прежде всего бросились хозяева на свои плоские крыши, спеша освободиться от тяжелого груза, наваленного извержением песчаного пепла. И что же видят? На каждой кровле и в Сорренто, и в его окрестностях по ровной и гладкой поверхности пепла протянулась полоса следов из двух босых ножек, которые явственно отпечатались всеми пальчиками. В этом необычайном явлении благочестивые жители признали великое чудо, спасшее их от гибели. Пречистая Дева Мария соблаговолила проследовать по всем до одной кровлям, отпечатав на каждой знаки своего шествия. Она же отвратила и ураган в другую сторону, так что… так что положитесь на милосердие небес, синьорина! – закончил свой рассказ Чезаре. Свет богат чудесами!
