— Вот и все! — вздохнул он с облегчением. — Теперь выпей аспирину и спокойно полежи, пока я приготовлю завтрак, — сказал он, переходя на «ты», словно вся эта процедура еще больше сблизила их.
Странное чувство испытывала Ева. Когда Турханов чистил рану, было нестерпимо больно — хотелось кричать, бить его по рукам. Было стыдно, но в то же время и приятно! «Как же так получается? — недоумевала она. — Своим, землякам я не разрешила, а ему, чужому человеку, позволила… Хорошо это или плохо? Но ведь иначе нельзя было…»
Дымок, вьющийся над блиндажом, мог бы привлечь внимание, и Турханов решил не топить печку. Пришлось довольствоваться вчерашним чаем. Ева наотрез отказалась от бутербродов, а шоколад пососала лишь потому, что не хотела обидеть Турханова.
— Теперь внимательно выслушай меня, — предложил Турханов после завтрака. — Скрывать не стану: положение у нас очень серьезное. Думаю, без помощи добрых людей не обойтись.
— Но где же их найти?
— Надо искать. Ты оставайся здесь, а я пойду похожу по лесу. Может, встречу кого. Главное — найти человека, который согласился бы тебя приютить и вызвать врача.
— А может, останемся здесь еще на некоторое время? Мне, кажется, уже легче. Уверена, что через пару дней поднимусь…
— Хорошо, подумаем об этом. Но сидеть сложа руки тоже нельзя. Надо что-то предпринять. Иначе и сами пропадем, и сорвем дело, ради которого прибыли сюда.
Ева поняла, что возражать бесполезно. Конечно, Турханов прав.
— Когда вернешься? — тихо спросила она.
— Если ничего не случится, к вечеру приду обязательно, — пообещал он. А если не вернусь к завтрашнему утру, то не жди. Тогда уж полагайся только на себя.
Страх охватил Еву. «Неужели он хочет бросить меня? Нет, быть этого не может! Он не такой… И все-таки…» — мучительно подумала она, пристально глядя на полковника.
Турханов заметил ее волнение и догадался, что ее беспокоит
— Ты что, не веришь мне? — покачал он головой. — Думаешь, что я оставлю тебя? Как тебе не стыдно! Посмотри мне в глаза: разве я способен на такую подлость?
Девушка зарделась. Схватила его руку, прижала к груди, потом поднесла к губам и, несмотря на сопротивление Турханова, поцеловала.
— Прости меня, глупую! — прошептала она. — Я действительно нехорошо подумала о тебе. Теперь я верю. Иди!..
Турханов пошел по следу экипажа, запряженного парой вороных, — в ту сторону, откуда экипаж приехал. Следы привели его к одинокой лесной сторожке, обнесенной со всех сторон высоким забором. Должно быть, тут жили хозяйственные люди: со двора доносилось мычание коров, блеяние овец, хрюканье свиней, кудахтанье кур. Скрипнула дверь, и тут же заржала лошадь. Из трубы приветливо вился дымок. Пахло жареным мясом. Мирная жизнь… Казалось, можно смело подойти к домику и постучать в окно. Но, разумеется, делать этого Турханов не стал. Он решил взглянуть на сторожку с противоположной стороны и под прикрытием леса обошел ее кругом. И тут остановился как вкопанный: в ста шагах от него стоял забрызганный весенней грязью вездеход, на ветровом стекле которого красовалась подкова — эмблема немецкой полевой жандармерии. Правда, самих жандармов возле машины не видно было, но следы сапог тянулись к калитке.
