— Так, — сказал Кузьма. — Дождичка ждете? А на Шопотках навоз разводить будем? Ну вот что, передан Никите: ежели он завтра — слышишь? — ежели он завтра утром ке пригонит грабли, я из него душу вытряхну. Так и скажи.
— Скажу. — Колька, еще не веря своим ушам, пролепетал: — Так мне, значит, на сто восемьдесят?
— А чего тебе здесь делать? Нам грабли нужны!
Через минуту Колька уже сидел на коне. К нему снова вернулась прежняя уверенность. Глядя сверху на согнувшегося Кузьму, он спросил тоном начальника:
— Сводка готова?
— Какая сводка, завтра бригадир приедет.
Колька нахмурил брови:
— Не одобряю. Нынче насчет дисциплинки, знаешь?
Кузьма поморщился:
— Езжай. Да лучше рекой — мы рекой ехали.
— Нет, ты серьезно? — Колька даже привстал от удивления. — А что? Это подходяще.
Уже спускаясь к Черемшанке, он оглянулся, крикнул:
— Володька, там бабы по тебе убиваются. Говорят, заели комары бедного. Что сказывать? — Колька громко рассмеялся и въехал в кусты.
— Паскудный растет парнишка, — сказал Кузьма.
В другой бы раз эти слова несказанно обрадовали Володьку, но сейчас он не придал им никакого значения.
Страшное подозрение закралось ему в душу. Как же так?
Он работал, работал, как проклятый работал, а на поверку выходит все по-старому. И там, на Грибове, попрежнему думают, что он, Володька, дурака валяет. А что?
Докажи, что ты не верблюд, и почему Кузьме было не сказать Кольке: так и так, мол, Владимир выручает. А то как воды в рот набрал. Нет, это неспроста. Ты ишачь, а трудодни дяде. Ловко придумано. Многовато заработаешь, Кузьма Васильевич. Нет, поищи другого. Мы тоже не лаптем щи хлебаем.
И остаток дня Володька работал спустя рукава. Стали лошади — пусть стоят. Захотелось выкупаться — пошел выкупался.
Пуха с явным неудовольствием посматривала на него.
«Ох, Володька, — казалось, говорил ее взгляд, — смотри, Кузьма узнает…»
— Да пошла ты к дьяволу! — взрывался Володька. — Шкуреха продажная! Прикормили кашей.
Вечером он пришел к избе угрюмый, подавленный, избегая встречаться глазами с Кузьмой.
— Что невесел? — спросил Кузьма.
— Голова болит.
— Плохо дело, не хватало еще, чтобы ты раскис. Пей чай да ложись может, за ночь и отлежишься.
Нет, за ночь Володька не отлежался. Утром вышел из избы сгорбившись, болезненно морщась от яркого света и шумно дыша — что-что, а разыгрывать сироту Володька умел как следует.
— Не полегчало? — с беспокойством спросил Кузьма.
Володька покачал головой.
Пополоскали кишки чаем. Солнце калило вовсю — только по краям, над кромкой леса, кое-где клубились легкие бурачки.
