— Ты что творишь? — он начал кричать, даже не заглушив мотор. Ты видела, что пацанов на минивэне подрезала? Ты что делаешь?
Но не тут—то было! Тут уж досталось всем: и погоде, и автомобилистам, и водителю «Газели», и Андрею — за то, что его — как всегда! Да—да, как всегда! — не было рядом!
— Да ты что? — он вылупил глаза. — Прямо бортанул?
— Не веришь! — я вопила, не в силах успокоиться. — И ты туда же! Ну, погодите!
Я присмотрелась к канаве, примерилась, спустилась пониже и выудила из грязи увесистый булыжник.
— Только попробуйте! — погрозила я кулаком проезжавшим мимо машинам. — Видали? Вот теперь посмотрим, кто кого!
Несмотря на грязь, я запихала камень в карман дождевика.
— Ладно, раздухарилась! — Андрей укоризненно смотрел на меня. — Осторожней надо быть, дураков везде полно…
— Так кто спорит? — я старалась хоть здесь быть покладистой. — Только если дурак не умеет водить большую машину, будь я хоть десять раз острожной, он же все равно меня убьет!
Логика на этот раз в моих словах была, и Андрею нечего было ответить мне. Он лишь тяжело посопел в шлеме. Мы поехали дальше, когда я немного пришла в себя. Впереди было Кемерово, и расслабляться не стоило.
А в Кемерово было все, как и должно было быть при нашей хронической невезучести: с неба низвергалась Ниагара, машины обрушивали на нас фонтаны воды. Я, ослепленная, снова и снова включала «аварийку», чтобы меня видели и не убили случайно обезумевшие от дождя автомобилисты. Каждый проносившийся мимо автомобиль обдавал меня новой ледяной волной и добавлял еще чуточку холода в мое и без того закоченевшее тело.
Мы выехали из города в тот самый момент, когда Кто—то Там, Наверху просто взял и перекрыл вентиль, и дождь в один момент прекратился. Зато начался ветер. Мы ехали среди полей, трасса продувалась вдоль и поперек, и заледеневшие руки уже почти отказывались держать руль, когда мы подъехали к знакомой харчевне — здесь в тот прошлый раз, когда все было нормально, мы ели обалденную шурпу — в меру жирную, горячую, от одного запаха которой сводило скулы и рот наполняло слюной. Тогда приветливый кавказец поставил перед нами горшочки с ароматным блюдом, и мы набросились на еду, как два голодных волчонка. Но то было раньше…
Сейчас какой—то угрюмый абрек в грязноватом белом халате брякнул перед нами две тарелки с застывшими кусками мяса, картошки и лука. Делать нечего, надо было есть.
Пообедав, мы вышли к мотоциклам. Андрей занялся любимым делом — проверкой масла. Я, ежась от холода, посмотрела по сторонам и вдруг совсем рядом с харчевней увидела храм. В прошлый раз я его не видела, да и не могла увидеть, потому что сознание наше часто замечает лишь то, на что мы нацелены. Будь это мотосалон или мотосервис, возможно, я увидела бы его раньше и обязательно запомнила бы. Байкер ведь, по сути, тот же язычник, только во главу угла он ставит не деревянного истукана, но созданный своими руками мотоцикл. Это ему он отдает бОльшую часть своей жизни, денег и здоровья, это его он холит и нежит, словно любимую женщину, это о нем он мечтает вечерами и не спит по ночам, и мечты эти согревают его душу гораздо сильнее горячего тела любящей женщины. Это ради мотоцикла он часто готов бросить все, вплоть до семьи, лишь бы доказать свою самостоятельность. Это мотоцикл байкер будет безутешно оплакивать, если с ним что—то случиться, и не будет в тот момент ничего в этом мире, способного утешить. Так казак горюет о коне. Так белый офицер горюет о России. Так… Все так.
