Пришлось взять кредит. Я рассчитывала продать свой маленький черный «Кавасаки» и рассчитаться, но надо было подождать — уже накатывала осень, а кто покупает мотоцикл осенью? Только такие оторвы, как мы! Я уже не питала никаких иллюзий по поводу качества мотоцикла, и даже не удивилась, когда вместо мотоцикла из почтово—багажного вагона грузчики спустили кусок грязи — прежде чем просто рассмотреть мотоцикл, его надо было как следует отмыть. Проводник—грузин с одной намыленной щекой и помазком в руке печально наблюдал, как мотоцикл едет в смешной маленькой тележке по перрону. Печальна была и я — повезти мне не могло, не должно было по всем человеческим и даже божеским законам! Ну, а раз так, отчаиваться не стоило. Да я и не отчаивалась, даже обнаружив, что в мотоцикле неисправен моноамортизатор. Чего—то такого в этом духе я уже ожидала.
— Зато у него движок нормальный! — утешил меня Андрей. — Ну что ты хочешь за такие деньги?
— За восемьдесят три тысячи? Хочу исправный мотоцикл! Но это ведь всегда так: раз деньги уплачены, можно наплевать на все!
По документам оказалось, что на мотоцикле пару месяцев ездил кто—то из владельцев мотосалона. Загубив аппарат, он решил его продать — избавиться от проблем. Нет, моноамортизатор наверняка бы отремонтировали, если бы на мотоцикл так быстро не нашелся покупатель… То есть я, дурочка! А еще супермеханикусы чем—то натерли весь пластик мотоцикла, видимо, готовя его к основательной полировке, и пластик стал матовым. Но это мелочи. А вот то, что они, скрывая ржавчину на спицах, покрасили спицы, а заодно и хромированные ободы алюминиевой краской из баллончика, я им простить не могла — это же варварство — так уродовать мотоцикл! Пусть даже и эндуро!
Нам оставалось лишь засучить рукава и за зиму привести мотоциклы в порядок: откапиталить «Тенери», заменить амортизатор на «Артесии», поменять сальники, цепи, фильтры, проделать кучу другой не менее полезной работы. Но мы все это сделали, вынесли, выдюжили и в физическом, и в моральном, и в финансовом смысле. Нас ждало впереди приключение. Приключение, без которого жизнь наша становилась бессмысленной и неуютной, без которого мы оба становились несчастными, маленькими, обычными людьми.
Нет, серьезно! Городская квартирка слишком тесна, чтобы в ней без ссор и трений могли уживаться мужчина и женщина. За зиму мы надоедали друг другу, и только осознание того, что скоро нас ждет дорога, примиряло нас. А осенью, после всех трудностей дороги, мы с новой силой осознавали, насколько мы зависим друг от друга, насколько тонка ниточка, на которой так часто висит человеческая жизнь, насколько полно мы дополняем друг друга: он — как сильный мужчина и защитник, способный постоять за себя и заступиться за меня и часто — найти выход из, казалось бы, безвыходной ситуации, и я — как более слабая, но зато и более авантюрная женщина, которая всегда может позаботиться о тех бытовых мелочах, о которых мужчины забывают и вспоминают лишь тогда, когда им что—то крайне нужно, и которая всегда может придумать, куда бы нам податься на мотоциклах на этот раз, но не всегда адекватно оценивающая свои силы, и поэтому не всегда способная выполнить задуманное. В общем—то, мы были оба—два. И ни один из нас ни за что бы не отказался от путешествия на мотоциклах в пользу, например, отдыха на Красном море. Или хорошей работы. Или денег. Только там, в дороге, мы понимали, что друг без друга — мы — каждый из нас — только половинка целого, только часть чего—то большего. Важная, нужная и полноценная часть, но — часть. И только неизвестно где — в тайге, в горах, в степи, под проливными ливнями и метущими ветрами, под символической защитой палаточного тента мы вдруг становились чем—то целым, чем—то единым, тем, чем мы должны были бы быть всегда. И не было тогда ничего надежнее для меня, чем его плечо, и не было ничего вкуснее, чем мной порезанный последний хлеб, и горечь крепкого чая становилась слаще самого сладкого алтайского меда, и тонкие вязочки палаточных колышков держали крепче стального канта, и не было уже мочи ехать дальше, но мы вставали — и ехали, находя силы где—то в глубине души, в глубине сердец. Ехали, потому что всегда понимали — помочь друг другу можем только мы сами. Больше никого в мире нет. Точка.
