— А еще пишут: русские — рабы, — подначил Мурзин.
— Вот, вот, то послушание рабское, а то упрямство до самопожертвования. Как при расколе. Казалось бы, не все ли равно, как креститься? А они — на костер. Из-за двуперстия?
Мурзин задумался.
— Нет, пожалуй. Там традиции задевались, нечто глубинное, нравственное.
— Вот! В корень смотришь.
— Смотрю, да ничего не вижу. Корня то есть. Цари, и те ненормальные. То слюнтяи, вроде царя Федора…
— Или Николая Второго, скажешь?!
Сергей заводился, и это нравилось Мурзину. Знал: выложится, расслабится, а там что хочешь ему внушай.
— Не-е, Николай был умница, хоть и слабак.
— А то тираны, скажешь? Вроде Ивана Грозного или Петра?
— Скажу, что ничего я в этом не понимаю. Когда мы тут со своими спорим о русской разнесчастной судьбе, до Божьей кары договариваемся.
— Или до богоизбранности?
— Бывает и так.
— Вот что любопытно, дорогой Саша, закономерность-то во всем этом все же есть. Это наследственность. И глубина у нее такая, что заглядывать страшно.
— А ты заглядывал?
— Представь себе.
— Сейчас придем, посидим, выпьем, тогда и расскажешь, что ты там увидел.
За разговором не заметили, как подошли к дому. На лестничной площадке навстречу им вышла женщина лет сорока, с быстрыми любопытными глазами.
— Не успела я убраться-то, извините, — быстро заговорила она. Закрутилась, да тут еще электрик пришел…
— Какой электрик? — спросил Мурзин.
— А счетчики проверял. Ругался, что не уплачено. А у меня уплачено, я квитанции показала.
— Он и у меня смотрел?
— Я пустила, открыто же. Тоже ругался.
— Да я не больно-то и слежу, — сказал Мурзин, открывая свою дверь.
Открыл и, остановившись на пороге, стал оглядывать квартиру. Уйти, не заперев дверь, он мог, а вот осмотреться перед уходом и по возвращении домой — это обязательно, это была уже привычка. Все было в порядке, все, кроме половичка возле кровати: тот лежал чуточку косо, чего обычно Мурзин не терпел.
— Валентина Ивановна? — крикнул он, не оборачиваясь. — Электрик что, и в комнату входил?
— Нет, нет, счетчик в прихожей посмотрел и ушел. А что, не надо было пускать?
— Все в порядке.
— Я потом у вас уберусь.
— Спасибо, Валентина Ивановна.
Он прошелся по квартире и больше ничего, что насторожило бы его, не заметил. Решил, что коврик сам сдвинул, уходя в спешке.
Жил Мурзин скромно: двухкомнатная квартира с потолком — рукой достать, кухня — пять метров, люстра на три рожка, обывательский ковер на стене у тахты. И все же это была немалая роскошь для одинокого человека, обобранного уходящей женой.
