Исходя из серьезности зачитанного, были доведены до присутствующих требования, советы, просьбы. Сидящие островком армяне сжались и сникли, напряженно запереглядывались, притянули к себе ребятишек. Те, почувствовав стук материнских сердец, разом умолкли, тараща глазенки-сливы на весь зал. Только стоявшая, будто в одиночестве, у дверей сумгаитская армянка лет пятидесяти с тщательно прибранными волосами по-прежнему не выказывала никаких признаков беспокойства. Она выглядела уставшей и от этого казалась ко всему равнодушной.
— Сатеник! Сатеник! Присядь.
Подруга тянула женщину за полу длинного платья, кротко упрашивая очнуться, наконец, от своих тягостных и трагичных мыслей. Та, словно не видя никого вокруг, сделала какой-то неопределенный жест. Сидящая только горестно покачала головой.
Собирающийся воедино от услышанного мужской дух в зале вновь завоевал. Эти люди несколько месяцев назад, пересекая афганскую "ленточку", оглянулись, вздохнули, помянули каждого по заслугам, плюнули на все и рванули по мирным домам. Туда, где хотелось, чтобы все было в покое. Где калитка у дома, как дверца в семейный и родительский рай с материнскими глазами, мироточившими радостной слезой. Где любимый взгляд утомленной жены и сыночек-росточек и доченька-колокольчик... Истосковавшиеся мужики лизали их личики, как кошки лижут котят, таскали, не отпуская и вдыхая их целебный цыплячий запах. Они, офицеры, почужевшие от непривычного вида, с незнакомыми резкими складками на щеках и горькостью чужой земли, были теми, которым ненадышавшиеся от разлуки жены жарко говорили: "Любой, но мой".
Ну, и что теперь? Эй, вы там, наверху!? Что? Виктор, сидя с близкими по сердцу боевыми товарищами, пытался мучительно понять: почему в том, в чем упрекают Ивана или Армена, не винят Алика, устроившего страшные убийства в Сумгаите, Кировабаде, Баку?! Почему капитан Советской армии Николаев на всеобщем, нелогичном, по сути, собрании легендарного полка, вынужден лихорадочно решать, как он должен срочно спасать свою семью от людей, которых он защищает?! И почему какой-то Алик, живя в далеком русском Саратове среди русских, не решает такую же престранную проблему по отношению к себе и своей семье? Почему в эти перевернутые набекрень жизненные дни в карабахском селении скромную русскую семью безнаказанно, с удовольствием и умыслом, неделю содержали в свинарнике и кормили из свиного корыта вместе с кабаном только за то, что эти немолодые пенсионеры укрыли ночью две армянские семьи. Кабана подпускали к корыту первым, со словами:
