— Знаешь, а у меня какое-то странное ощущение, я все время чувствую на пальце кольцо, и нет-нет да и взгляну на него.
— Потому что не привыкла. Старые супруги колец совсе не чувствуют. Потеряют — и не заметят.
— Со мной этого не случится, — с возмущением говорит Овечка. — Я всегда буду его чувствовать, всегда, всегда.
— И я тоже, — заявляет Пиннеберг. — Ведь оно напоминает мне о тебе.
— А мне — о тебе.
Они подвигаются друг к другу все ближе, ближе. И сразу отстраняются: мрачный субъект смотрит на них без всякого стеснения.
— Он не из Духерова, а то бы я его знал, — шепчет Пиннеберг.
— Неужели ты всех у вас в Духерове знаешь?
— А как же, конечно. Ведь я служил у Бергмана в магазин мужского и дамского готового платья. Тут уж, разумеется, всех знаешь.
— А почему ты ушел? Ведь это же как раз твоя специальность.
— Поссорился с хозяином, — говорит Пиннеберг, не вдаваясь в объяснения.
Овечка охотно бы расспросила его, она догадывается, что тут еще что-то есть, но, пожалуй, не стоит. Теперь, когда они стали законными супругами, можно не торопиться.
Он, должно быть, подумал о том же.
— Твоя мать, верно, уже давно дома, — говорит он.
— Да, — отвечает она. — Мать рассердилась, потому и на вокзал не пошла. Не свадьба, а черт знает что, сказала она, когда мы выходили из отдела регистрации браков.
— У нее же деньги целее будут. Мне противна эта обжираловка и пошлые шуточки.
— Конечно, — соглашается Овечка. — Но матери это доставило бы удовольствие.
— Не для того мы поженились, чтобы доставить удовольствие твоей матери, — отрезает он.
Молчание.
— Послушай, — начинает Овечка. — Меня очень интересует, какая у нас квартира.
— Надеюсь, она тебе понравится. В Духерове выбирать не из чего.
— Знаешь, Ганнес, опиши мне ее еще раз.
— Хорошо, — говорит он и рассказывает то, что рассказывал уже много раз: — Что она за городом, это я тебе уже говорил. Среди зелени.
— Мне кажется, это как раз очень хорошо.
— Но это настоящий дом-казарма. Его выстроил за чертой города каменщик Мотес; думал, и другие за ним потянутся. Но никто за ним не потянулся и не построился там.
— А почему?
— Не знаю. Может быть, показалось, что там слишком глухое место, двадцать минут до города. Дорога немощеная.
— Ну, а теперь про квартиру, — напоминает она.
— Ну так вот, мы будем жить на самом верху, у вдовы Шаренхефер.
— Какая она?
— Господи боже мой, почем я знаю. Она держала себя настоящей дамой, говорила, будто бы видела лучшие дни, но инфляция… в общем, здорово ныла,
