Она сжала пистолет обеими руками. Гнев! Нужно, чтобы к ней снова вернулся гнев. С ней поравнялся Лобо. Он вел двух лошадей с погруженными на них ранеными по берегу, покрытому осенней коричневой травой.
– Пусть миссис Врангель сразу же займется ими, как только вы приедете, – сказала она, не отводя взгляда от полковника. Лобо радостно заверил ее, что все понял, и продолжил путь.
Как только он скрылся из вида, ей захотелось позвать его назад. Нет, сказала она себе. Она должна кое-что сделать, и непременно в одиночестве.
Она глубоко вздохнула, чтобы обрести равновесие, затем снова проверила пистолет и заменила порох. Сделав это, она с трудом вытащила из сжатых пальцев фон Леве его пистолет и засунула в кобуру. Это было соблазнительно-новое кремневое оружие с несколькими зарубками на стальной пластине на бойке ударника. Она с вожделением посмотрела на него, затем отвернулась. Новое оружие дает осечку так же часто, как и старое, сказала она себе и отошла, чтобы привязать его усталую лошадь к кусту.
Ее глаза снова устремились к отделанной серебром рукоятке пистолета, выступающей из кобуры. В этом была бы некая поэтическая справедливость – воин, убитый из его собственного оружия, но, в конце концов, она оставила пистолет полковника в покое.
– Почему ты не приходишь в себя? – пробормотала она. – Может, рана глубже, чем кажется?
Покорно вздохнув, она приподняла подол, оторвала полоску от своей поношенной нижней юбки и, подойдя к воде, намочила ее, а затем мягче, чем намеревалась, принялась прикладывать ее к окровавленному лбу.
Но он по-прежнему не приходил в себя.
Она осмотрела повязку на его ноге, чуть выше сапога, но кровь здесь так засохла, что ее пришлось бы отмачивать для того, чтобы снять повязку. Расстроенная, она снова обругала его, затем неохотно сняла свой шерстяной плащ, свернув, положила ему под голову, села на лежавшее поблизости дерево и стала ждать, пистолет же лежал у нее на коленях наготове.
Отдаленный звук, похожий на звон колоколов, все время вторгался в его сон, и Александр доблестно пытался оттолкнуть от себя этот шум. Ему это удалось один, другой раз, но в третий раз он уже не исчез.
Ему было больно. И холодно. И хотелось спать. Звук растворился в песне. Пела женщина. Прекрасно, подумал он. Если бы она пела колыбельную, он смог бы уснуть. Ангельский голос, чистый и… нет, этого не может быть. Если бы он умер, то определенно не попал бы на небо.
Он глубоко вздохнул, и пение прекратилось. И тогда он ощутил, что его голова подобна шестнадцатифунтовому пушечному ядру, которое впихивают в ствол двенадцатифунтового орудия.
