Алчный вой оторвал Лельку от Колюшкиных глаз. Увечные призраки оплакивали ускользающую добычу.
— Девушка попала случайно, — объяснял Коля. — Она не в резонансе. У нее нет иммунитета…
— Раньше надо было думать. Отсюда не возвращаются!
— Поле иссякает. Который год на урезанном пайке!
— Такую цыпу упустить! Совсем, что ли, рассудок расщепился?
— Да к нам после твоего прихода никто не заглядывает… Уж не ты ли отвращаешь?. — Слиняйте, инвалиды умственного труда! Я сказал — вы меня знаете! А ну, тряхнем извилинами!
И в Лелькину голову задом наперед полезли мысли о Динке.
Тетка Изварина.
Мама.
Ада с «бабеттой».
Зеленая юбка из тафты.
Штымп, хихикающий от щекотки.
Леля посмотрела на Колюшку и едва узнала. Завязанной в узел волей он собирал растекающуюся Лелькину личность и по квантушке вгонял в нее отнятое, тратясь всем своим гримасничающим, ссыхающим и в считанные мгновения выцветающим лицом.
— Коля! Колюшка! Что с тобой? — испугалась Леля.
— Это как наркотик, Лелька. Беги отсюда, живей!
— Брось, бежим вместе. Домой, понимаешь? Домой, мать ревет… И Динка…
Она наклонилась, снизу вверх заглянула в его глаза.
— Молчи, Лелька, не бередь душу! Здесь я все помню. А там снова мысли рассыплются, стану идиотом. Я не могу идиотом. Беги!
Он попытался поглубже упрятать страх: то, что он собирался сделать, отнимало надежду когда-нибудь выбраться самому. Но в этом мире было невозможно спрятаться.
— Я не уйду без тебя! — быстро сказала Лелька.
— Молчи, дуреха! — Коля стиснул ей плечи. Вдруг сухо и коротко поцеловал в губы (сквозь нарастающий в мыслях белый шум Лелька ощутила, как в лихорадочном блеске расширились зрачки нестареющей красавицы), поднял на руки, ступил два шага словно по воздуху и куда-то мощно швырнул…
«Сиреневый туман над нами проплывает, — стучало в висках, — Над тамбуром горит полночная звезда…»
Свет, заполняющий мир, начал сжиматься. Низкий ватный хрип собрался в высокий колющий звук. Приплыли руки, ноги, соединились с обретающим вес телом. От затылка вниз во всех направлениях побежали струйки тепла. Смрадный запах вымоченной в керосине хамсы смешался с болью обожженного языка. Выветрился. Ощущения, разломанные до того на составные элементы, складывались, давали себя осознать, отодвигались на удобные для органов чувств расстояния.
Пока не образовали вновь картину песчаной стенки, иссеченной штыковой лопатой и пронизанной охряными прожилками глин.
Лелька подняла малопослушную руку, поскоблила стенку — песчаная струйка посыпалась вниз и сразу же набилась в туфлю, шелестя словами тысячи раз петой песни:
