— Ты, небось, давно ломаешь голову, как это может потеряться человек, которого убили за три года до того, а?
Леля кивнула.
— Его на фронте в голову ранило. Несильно, а токо вот видеть почти перестал, токо то, что по центру взора. И память у него раскрошилась. Три буквы зараз мог распознать, а от этого кусочка в обе стороны — темень. Да и чего мог рассмотреть, сей же миг забывалось, лишь глаза отведи. Читать, бедолага, разучился. А писать не глядя старался, как сама рука помнит… — Тетка Изварина покосилась на фотографию, длинно вздохнула. — И еще, веришь ли, лево-право начал путать, дом свой от других различить не умел. Доктор говорил — в памяти его признаки вещей не держались. Отойдет куда подальше — я уж бегу разыскивать, не то убредет куда ни попадя… После потом щенка ему раздобыла…
Динка, не поднимая головы, покрутила культяпкой хвоста.
Ада быстро обогнула стол, уселась на пол, прижалась к материному боку. Тетка Изварина обняла ее, запустила пальцы в мягкие редкие волосы.
— Опять «бабетту» начесали? Талдычу ж вам, из моды она теперь вышла. Да и для головы вредно. А вы чего ж? Хоть ты, Леля, подтверди им.
Ворчание тетки Извариной было славным. Уютным. Ада лишь слегка пошевелила плечиком и глубже зарылась в мамин бок. Ксюта, не закончив убирать посуду, потребовала:
— Дальше, мамочка, дальше!
Тетка Изварина будто не слышала. Губы ее как-то сразу затвердели и выцвели, уголки рта опустились, глаза отсутствующе уставились за окно.
— А седьмого августа после полудня потерялся. — Голос хозяйки на этой фразе дважды переломился. — Я уж поуспокоилась, думала, отойдет помаленьку. Пускай бы калекой жил, чем совсем с войны не вернуться. Водила гулять. Читала. Он понимал, если медленно, чуть не по складам… А все же мучился: до войны учительствовать мечтал. Вот бы их мне учил… Хотя, откуда ж бы им при нем взяться!
Она оттолкнула Аду, но опомнилась, крепче обхватила за плечи. С другого бока тотчас приткнулась Ксюта. Мать обняла и ее.
— К зеркалу подойдет: «Нет меня, мама, там. Тьма. Глаз чужой посреди мрака торчит». Потом обернется ко мне — как только угадывал? — рукой воздух ощупает вокруг себя: «И здесь тоже нет. Нет меня больше. Личность я, мама, утерял… Жить не хочется…»
За окном стемнело. Но света не зажгли. Голос тетки Извариной стал ломким и сухим и больше не обрывался.
— Прихожу, значит, домой седьмого августа — нет его. Я сначала не испугалась. Решила, опять с Динкой за деревню подался. На ручей, тоску отливать. Они часто к ручью уходили. Я ж и всего-то в правление на минутку — насчет машины договориться: хотела его в город, к профессору… Подошла к подоконнику полить цветок — а там эта фотка. И чернилом поперек:
