– Знаешь, в такой день стоит помириться. Я был просто пьян, – сказал я, подсаживаясь к его столику.
Он молча взял свой стакан с молоком и пересел к окну. Значит, здорово обиделся!
– Право же, Финн, прости. Честное слово, это потому, что я был пьян. – Я подошел и тронул его за плечо.
Он резко повернулся и процедил сквозь зубы:
– Есть вещи, которые не прощают до гроба!
– Ну, ударь меня, если тебе от этого станет легче.
– Плевал я на твой удар! Иногда слова бьют сильнее, чем кулаки.
Он залпом допил молоко и вышел. Что такого обидного я ему сказал?
– Мэг, что я наговорил вчера Финну?
Она посмотрела на меня усталыми глазами. Наверное, тоже не спала.
– С ним был нервный припадок. Вы вчера сказали ему что-то относительно цены за убийство новорожденных.
– Ну и что же?
– Ночью ему позвонили и сообщили, что его жена родила сына.
Я поперхнулся молоком. Какой же я идиот!..
– Я сейчас же пойду к нему, извинюсь и поздравлю его…
– Уже поздно, – сказала Маргарэт. – Через минуту вы должны быть на месте.
Действительно, зашипел репродуктор, и диктор бесстрастным голосом объявил:
– Операторам в течение тридцати секунд занять места у приборов.
– Когда испытания закончатся, я обязательно попрошу у него прощения, сказал я, хватая Чикони за руку, как будто бы я был виноват перед ней.
Она слабо улыбнулась:
– Хорошо, идите. Пора.
– Боб на месте? – спросил я, шагая рядом с ней по коридору.
– Боб всегда на месте.
Это были проклятые минуты. Цокание хронометра по радио отдавалось где-то в самом сердце. Диктор деревянным голосом объявлял число минут, оставшихся до взрыва. Когда останется одна минута, он будет называть число оставшихся секунд. Я сидел у окна и, не мигая, смотрел на оранжевую скалу, которая сияла на солнце, как святая. Если верить библии, то над головами святых мучеников перед смертью вспыхивает сияние. Так оно было и сейчас. Я понимал, что сияние возникло оттого, что я слишком напряженно смотрел на оранжевую глыбу, и все равно она почему-то казалась мне сверхъестественной. Стало чудовищно тихо, как будто бы кругом все вымерло. Только хронометр по радио неумолимо щелкал.
«Шесть минут… Пять минут…»
Черт бы меня побрал за эту историю с Финном! Я вспомнил, что убийство новорожденного каким-то идиотским образом связано со взрывом под скалой. Сейчас Финн так же, как и я, сидит перед окном на первом этаже, смотрит на скалу и думает… О чем он сейчас думает? Конечно, о своем сыне, и о скале, и о том, что я ему вчера сказал. Оттого, что я точно знал, о чем в эти минуты думал Финн, мне стало еще более противно и даже страшно.
