Со двора сочился, точно сквозь сладкий сон, плакучий звук балалайки. Три струны, натужась, пели о том, как светит месяц и как светит ясный, и казалось, играла не балалайка, а где-то в бурьяне жужжали шмели. Грустный, чуть слышный напев струн так манил к себе, что Иван решительно распахнул ворота и вошел во двор.
Возле порога на низеньком стульчике сидел дед Лука, и балалайка в его костлявых, больших руках казалась щепкой. Его куцая, изрядно выцветшая бородка, пучковатые, как у кота, усы так побелели, что уже слегка покрылись прозеленью. На крохотной, смешно приподнятой голове кустились не волосы, а сизый пушок, еле-еле прикрывавший смуглый буграстый череп. В исподнем белье, старик согнул ноги и между колен удобно примостил балалайку. В эту минуту он был похож на чабана, занятого игрой на любимом инструменте, когда его отара стоитна водопое.
Возле старика стояли правнуки, были тут детишки и соседские. Дед Лука не замечал детей. Подняв голову и глядя в жаркое небо, он все играл и играл, а его натруженные долгой жизнью пальцы молодцевато бегали по струнам.
— Доброго здоровья, дедусь!
Струны умолкли. Старик скривился, точно хотел заплакать, и его слезливые, без единой реснички глазки удивленно смотрели на Ивана. Зажав сухими коленями балалайку, старик, как слепец, протянул руку и сказал:
— Иван? Откель ты взялся, внучек?.. Ну-ка, Ваня, иди, иди сюда. — Взял руки Ивана в свои жесткие, негнущиеся ладони. — Ну, здорово, Иван Иванович! Стало быть, заявился-таки, беглец!
— Пришел…
— А я думал, что и помру, а тебя так и не дождусь.
— Что, дедусь, или умирать собрались?
— Такой думки пока ещё не было, а все ж таки приближаюсь к тому часу. — Старик пожевал пустым ртом и снова скривился, как от боли. — Когда ты от батька убег, мне было восемьдесят шесть годков. А теперя сколько, Ваня?
Дети окружили Ивана, и те, кто был постарше, уже догадались: это был Иван, сын Ивана Лукича. Мальчуган лет десяти, чубатый и лобастый, с облупленным носом, смело посмотрел Ивану в лицо и, показывая мелкие, мышиные зубы, сказал:
— А я знаю, ты дядя Иван.
— Как же ты узнал?
— Батя мне сказывал… Все одно, говорит, дядя Иван вернется. А я тоже Иван Книга, — гордо добавил он.
— Да неужели это ты, Ванько? — Иван легко приподнял сияющего тезку. — Значит, не переводятся на земле Иваны Книги? Да я тебя, Ванек, ещё в пеленках разглядывал. Погляди ты на этого хлопца, как он вытянулся! Просто диву даешься!
— Насчет людей, Ваня, не удивляйся, — сказал дед Лука и тронул пальцами струны. — Люди тянутся в гору, да ещё как тянутся! — И натужно крикнул: — Га-аля! Да бросай ты свою печаль-заботу! Погляди, кто тут до нас заявился!
