– А вы, значит, уничтожили мое лучшее творение, – горько рассмеялась Лань. – В назидание потомкам, чтоб никто не смел равняться могуществом с вашим богом. Мракобесы вы, монахи, и нет вам другого названия. Кстати, можешь передать своему Эллери, что такая магическая мощь и среди лаилле не на каждом углу встречается. Он же это не столько своим каноном доморощенным проделал, сколько личной энергией….
Неожиданно она запустила руку под куртку и стала рыться в соломе. Когда же выдернула ее назад, в руке ее был большой кристалл – густо-коричневый, отблескивающий то золотом, то кровью. А одну из граней украшала маленькая щербинка.
– Вот он, видишь? Все сюда ушло, как вода в песок, только голос и остался…. Хочешь, научу его вызывать?
– Меня?! – Растара прямо-таки ошеломило это предложение.
– А что в этом такого? Мне-то одна дорога – на костер. Не ты, так Эллери расстарается. Так пусть хоть голос останется людям на память. Можешь себе взять, а можешь подарить той женщине, что с ним странствовала – все лучше, чем без толку камешку пропасть….
Лань взяла кристалл в лодочку ладоней, поднесла к лицу, дохнула медленно и сильно…. Слабый свет запульсировал в камне, и тишину темной кельи разорвал так хорошо знакомый Растару серебристый, сияющий голос:
Зов скрипки – или зов трубы?
Что ж, выбирай себе дорогу!
Лиг неотмерянных столбы -
Или сонаты в зале строгом,
И друг святой, и враг слепой,
И догорающие свечи -
Или тебе по сердцу бой….
Некоторое время Лань так же держала кристалл у лица, затем привычным движением зажала в левом кулаке, опуская руку – песня продолжала литься и так.
– Вот и вся премудрость, – Растар услышал ее совершенно отчетливо, хотя ее голос был тише звенящего голоса певца. – Теперь будет звучать подряд, все двадцать песен. А захочешь раньше остановить – так же к лицу, и с силой вдохни. Только есть тут одна загвоздка: песни здесь не на кастельском. Ты понимаешь слова, потому что перевод идет через меня. А не станет меня – боюсь, только голос вам и останется.
Лицо ее при этом было абсолютно спокойно. Высшая эльфа – даже в этом обличье некрасивой смертной женщины никто бы не усомнился, что и вправду высшая! Растар поймал себя на том, что его тянет опуститься перед нею на колени.
– Вряд ли ты его любила, – шепнул он пересохшими губами. – Только больше и выше этой вряд-ли-любви, наверное, одно милосердие Господне. Не в моей власти отпустить тебе грехи, но….
Растар поднял наперсный крест:
