– А, может, Лабиринт… – начал Тао. Вайд махнул рукой:
– Лабиринт помогает, когда считает нужным. А я с детства придерживаюсь мудрого правила – полагайся только на самого себя. Может, лишь поэтому я до сих пор жив. Так что полезай-ка в подвал, маленький привереда. Заодно убеди тамошних крыс найти себе другое жилище.
Эту ночь Вайд и Тао провели на позаимствованной у хозяев дома перине, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться в промозглой подземной сырости. Прислушиваясь к мерному сопению друга, Вайд вглядывался в кромешную тьму, и ему порой явственно чудилось, будто кто-то настойчиво скребется в запертую на тяжелый засов крышку подвала.
* * *
На следующий день Вайд и Тао отправились на базар, чтобы продать ставшую обузой лошадь и купить еды. Памятуя о мрачных бродягах, Вайд нацепил на видное место свою перевязь с метательными ножами, и привесил сбоку изящный кинжал с затейливо вырезанной костяной рукоятью, приобретенный им когда-то в качестве безделушки. Но больше он надеялся на силу и проворство своего спутника.
На базаре было немноголюдно. Горожане приходили сюда, чтобы обменять свои вещи хоть на какую-нибудь пищу, или за баснословные деньги купить у подозрительного вида детин невесть как доставленные в столицу муку и мясо. Вайд шел по базару, крепко сжимая повод своей лошади, и смотрел на жителей некогда гордой Тарантии.
Вот грустная женщина, держащая в худых руках платье из нарядной тафты, рассказывает чернобородому мужчине с парой блестящих кожаных сапог, что прошлой ночью на соседей напал демон, те отбились, да только тварь порвала невестку соседа, сегодня хоронят. Мужчина покивал и поведал, что в их квартале демоны давно не появлялись, а вот лихие люди ограбили на днях сразу несколько семей, прямо средь бела дня, и теперь им совсем нечего есть, его собственный сын уже не может встать на распухшие от голода ноги. Девочка лет восьми протянула Вайду аляповатое серебряное ожерелье, и умоляюще прошептала: «Купи, господин… Мама болеет, кушать нечего…» Вайд сунул ей несколько золотых монет, не думая о том, что завтра может оказаться в том же положении. Встрепанный парень с разбитой губой обнимал хрупкую коринфскую вазу, явно краденую, и затравленно поглядывал по сторонам. Целое семейство, грязное и донельзя оборванное, расположилось в пыли. Дети с усталой покорностью протягивали к прохожим сложенные горстью ладошки, их мать равнодушно пыталась выцедить из ссохшейся груди хоть каплю молока для завернутого в блеклые тряпки младенца. Поодаль дюжие мужики методично били тощего подростка, попытавшегося украсть немного крупы. Никто даже не смотрел в их сторону.
